ЯзыкознаниеЯзык и коммуникацияЯзык как орудие культуры. Роль языка в формировании личностиЛюбовь к родине, патриотизм - продолжение
Несмотря на открытый патриотизм как черту русского национального характера, слова патриот, патриотизм, патриотический приобрели в последнее время особые, политические коннотации: они ассоциируются или, вернее, определенные политические круги ассоциируют их с национализмом, шовинизмом, что вызывает, естественно, яростные протесты оппозиционных политических кругов.
Журналист университетской газеты «Татьянин день», берущий интервью у Н. С. Леонова, доктора исторических наук, генерал-лейтенанта в отставке, проработавшего разведчиком более 30 лет, формулирует свой вопрос следующим весьма показательным образом: «Сейчас слово „патриотизм" стало чуть ли не ругательным, в лучшем случае — старомодным. Вам не кажется, что для нынешнего мира характерно предательство во всех областях жизни — от политической до духовной?» Ответ Н. С. Леонова также весьма показателен: «Да, уже давно началось, как говорят, „идеологическое охлаждение общества", потеря каких-либо духовных ценностей. А с перестройкой началась и своего рода экуменизация нашего сознания: когда нам вместо национальных черт стали прививать общечеловеческие, которые никто в мире не проповедует. Только бездарные политики России могли создать и навязать этот лозунг: „Наш путь — к достижению общечеловеческих ценностей". Что это? У китайцев одни ценности, у американцев — другие, у испанцев — третьи, у арабов — четвертые. Какому индюку удалось найти эти общечеловеческие ценности, где они?»
В расколотой на два лагеря России идет политическая борьба между «патриотами» и «демократами». Обратите внимание: оба слова — «очень хорошие», за ними стоят благороднейшие понятия любви к родине и справедливости, но демократы называют патриотов националистами и фашистами, а патриоты демократов — предателями и губителями родины. В такой политической обстановке неожиданную остроту приобрел упомянутый выше языковый факт: как говорить о России, о своей родине. Раньше вариантов не было — наша страна. Однако под влиянием английского языка и заложенного в нем социокультурного, идеологического содержания в русском языке все чаще стало мелькать в устной и письменной речи эта страна, что всегда предполагало негативный контекст и негативные же коннотации. Патриотическая и, впрочем, всякая другая, в том числе и «независимая», пресса немедленно откликнулась.
Александр Чачия, академик Академии социальных наук, в статье под названием «На холмы Грузии легла от фески тень» в разделе с подзаголовком «Где гордость, великороссы?» обращается с вопросами: «Как можете вы, великая нация, терпеть, глядя на российских министров, согнувшихся в три погибели и шаркающих ножками перед клерками из МВФ или Всемирного банка? Как можете молча взирать на кучку проходимцев неведомого рода-племени, растаскивающих ваше, народное добро и при этом презрительно насмехающихся над „этой страной", „этим народом"? Какую страну приняли вы от отцов ваших и какую оставляете детям вашим? Испытывая горечь поражения на начальном этапе Отечественной войны 1812 года, генерал Петр Иванович Багратион писал: „Скажите ради Бога, что наша Россия — мать наша — скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам?"»
Обратите внимание на слова Багратиона: «Наша Россия — мать наша». Настоящему патриоту России захочется плакать от восторга и умиления, от любви к родине, от связи времен и поколений. А теперь — маленький лингвистический эксперимент: замените слово наша на эта — и что вы почувствуете, и что вы подумаете про Петра Ивановича?
Еще пример, из статьи Виктора Кожемяко «Мусор на могилу»: «Ну а все же — в душе-то за кого? Как-никак на волоске была судьба нашей страны — быть ей или не быть. Нашей... У Р., как и у многих сегодня, чаще звучит по-иному: „эта страна". И, когда он будет повествовать еще об одном разговоре Сталина с Трумэном, вы его внутренние симпатии и антипатии поймете совсем четко».
А вот что читаем в статье Нади Кеворковой «Чистеньких всякий полюбит» с подзаголовком «Апология нового русского»: «Новые русские очень часто не новы, то есть не юны. Они, с чьей-то предвзятой точки зрения, могут быть не стопроцентными русаками, кажутся порчеными евреями, татарами, грузинами; порчеными, потому что связывают свои дела с буднями не ЭТОЙ, но НАШЕЙ страны. Не бледнеют при употреблении местоимения МЫ, не отягощены семантическими ассоциациями с прозой Замятина, хотя некоторые знают, о чем речь, и не соблюдают натужной корректности, называя россиян русскими. Наша страна для них не синоним утраченного рая, но и не средоточие мрака и дебилизма, прорастающее со страниц журнала с аналогичным названием». Не пропустите «натужную корректность». По-видимому, все-таки корректность не в том, чтобы россиян называть русскими, а в том, чтобы нерусских, живущих в России, называть россиянами, а не русскими.
В наши дни по нашей или этой стране определяют «своих» и «чужих» так же, как по обращениям господа или товарищи. В русском языковом — и неязыковом — мышлении настолько привычно и правильно выражение наша страна, что не знающим английский язык трудно представить, что возможны и приняты другие формы отношений со своей страной. В этом плане забавно, или, вернее, трогательно, звучит вполне идеологически верное противопоставление Англии и России в статье Валерия Ганичева «Из Англии, но не о ней»: «Отличительной чертой первых лиц английской политики всегда было служение главным целям Англии, государства и, если хотите, народа. Нет — они употребляют все краски, чтобы опорочить политических оппонентов, но никто не называл и не мог назвать Англию „эта страна"».
Называют, называют — именно this country, потому что не имеют другого варианта и потому что именно такого языкового выражения отношения к своей стране требует национальный характер.
Означает ли это, что англичане не любят родину и что английский язык это подтверждает? Очевидно, что с любовью к Англии у англичан все в полном порядке: они завоевали в свое время полмира и все культурные и материальные ценности от Египта до Индии свезли на свой остров. Свидетельства их прочного «романа» с родиной — это Британский музей, может быть, самый богатый музей мира, где с большим вкусом, ученостью, пониманием и огромным патриотизмом собраны сокровища: от рукописей Улугбека до древнегреческих храмов (не обломков колонн, как в других музеях мира, а целиком храмов); это игла Клеопатры на набережной Темзы, на которой указаны имена английских моряков, отдавших свою жизнь при перевозке памятника через проклятый штормовой Бискайский залив, и многое, очень многое другое. А как же язык? Где же его свидетельство? Где английские эквиваленты родины-матушки, отчизны, отечества, родимой сторонки, нашей страны?
Есть, есть языковое свидетельство, не будем волноваться. Просто английский язык, отражая английский национальный характер, «пошел другим путем». Пылкое открытое словесное выражение любви, пусть даже и к родине, не в духе англичан. Их знаменитая «языковая сдержанность», «недосказанность», «недооценка» — understatement — накладывает свой отпечаток и на любовь во всех ее проявлениях.
По-русски можно сказать не только «я люблю суп», но и «я обожаю суп», если вы его действительно очень любите. По-настоящему английский ответ дала мама моей подруги Джуди Уокер, когда в ресторане официант предложил ей суп: «I do not dislike soup [Я ничего не имею против супа]», — сказала миссис Уокер, которая на самом деле очень любит суп. Разумеется, сказанное отнюдь не обозначает, что англичанин не может сказать «I adore soup! [Я обожаю суп]». Может, сказать можно все или, во всяком случае, многое, но речь идет о тенденциях, о «больше — меньше» а не «все или ничего». Этот последний подход вообще к языку неприменим, что блестяще показал замечательный американский лингвист Дуайт Болинджер в своей небольшой, но очень емкой работе. Поэтому не нужно присылать «опровержений» с примерами «как они говорят» — язык слишком многообразен, чтобы его можно было целиком и полностью загнать в какие-то научные или наукообразные рамки, он все равно где-нибудь вылезет, как тесто из квашни.
Джорж Микеш, или Майке, венгерско-английский журналист, уже цитировавшийся выше, описывает объяснения в любви под прессом understatement, противопоставляя их «переоценке», overstatement континентального (а значит, и русского) языкового мышления:
«The English have no soul; they have the understatement instead. If a continental youth wants to declare his love to a girl, he kneels down, tells her that she is the sweetest, the most charming and ravishing person in the world, that she has something in her, something peculiar and individual which only a few hundred thousand other women have and that he would be unable to live one more minute without her. Often, to give a little more emphasis to the statement, he shoots himself on the spot. This is a normal, week-day declaration of love in the more temperamental continental countries. In England the boy pets his adored one on the back and says softly: „I don`t object to you, you know". If he is quite mad with passion, he may add: „I rather fancy you, in fact". If he wants to marry a girl, he says: „I say... would you?.." If he wants to make an indecent proposal: „I say... what about..."». У англичан нет души; ее заменяют сдержанные высказывания (букв. недооценки). Если молодой человек с континента хочет признаться девушке в любви, он встает на колени и говорит ей, что она самое милое, обаятельное и восхитительное существо на свете, что в ней есть нечто, нечто особенное и неповторимое, чем обладают лишь несколько сотен тысяч других женщин, и что он больше не может ни минуты прожить без нее. Часто для того, чтобы придать больше выразительности высказыванию, он пускает себе пулю в лоб. Это обычное, заурядное признание в любви в более темпераментных континентальных странах. В Англии молодой человек потреплет свою ненаглядную по плечу и скажет: «Знаешь, я против тебя ничего не имею». А если он с ума сходит от страсти, то добавит: «Ты мне даже очень нравишься». Если он хочет жениться на девушке, он скажет: «Ну, ты пойдешь?..» А если делает непристойное предложение: «Ну, а как насчет...»
В качестве иллюстрации недооценки — understatement, свойственной английскому языку, и переоценки — overstatement, которой часто «грешит» русский язык, могут послужить следующие «функциональные эквиваленты»: Английский язык: I am a bit unwell [Я не очень хорошо себя чувствую]; Русский язык: Чувствую себя ужасно: голова раскалывается, еле ноги таскаю, утром думала — не встану...
Вернемся к любви к родине, проявлению патриотизма как черты национального характера. «Другой путь» английского языка заключается в том, что у британцев любовь к родине выражается через нескрываемую антипатию к иностранцам и всему иностранному. Соответственно, слова foreign [иностранный] и foreigner [иностранец] имеют отрицательные коннотации. Эти оттенки неприязни так сильны, что даже совершенно, казалось бы, нейтральное терминологическое словосочетание the faculty of foreign languages [факультет иностранных языков] вытеснено в современном английском языке более нейтральным: the faculty of modern languages [факультет современных языков]. В этом плане различия между английским и русским языком как отражение различий между соответствующими национальными характеристиками еще более углубляются.
Русскому национальному характеру свойственны повышенный интерес, любопытство и доброжелательство к иностранцам и иностранному образу жизни, культуре, видению мира. Соответственно, слова иностранный и иностранец не имеют ингерентных (то есть изначально присущих независимо от контекста) отрицательных коннотаций, скорее наоборот. Это слова, возбуждающие интерес и повышенное внимание, настраивающие на восприятие чего-то нового, увлекательного, неизвестного.
Английские слова foreign и foreigner употребляются, как правило, в отрицательных контекстах. В иллюстративной фразеологии английских словарей foreigner [иностранец] предстает в явно негативном свете:
Anne`s father would not consent to her marrying a foreigner [Отец Анны не согласился бы на ее брак с иностранцем] (ALDCE, иллюстрация к слову consent `соглашаться`);
Не has a distrust of foreigners [Он не доверяет иностранцам] (ALDCE, иллюстрация к слову distrust `недоверие`);
Foreigners are not allowed to own land [Иностранцам не разрешено владеть землей] (LDCE, иллюстрация к слову foreigner);
Could you help me, please? I am a foreigner, and I can`t read signs [Будьте любезны, не могли бы вы мне помочь? Я иностранец и не могу прочитать вывески] (DELC, иллюстрация к слову foreigner).
Иногда дело доходит до курьеза (курьеза, разумеется, с точки зрения русского менталитета): «William III was not a popular ruler owing to his foreign ways (he was born in the Hague) [Вильгельм III был непопулярным правителем из-за своих иностранных манер (он родился в Гааге)]». Даже своему королю, имевшему неосторожность родиться в Нидерландах, англичане не могли простить его «иностранности».
Крупнейший английский драматург Том Стоппард в одной из недавних пьес вложил в уста своего героя, известного специалиста по античной поэзии, весьма пренебрежительную оценку римских поэтов: «Romans were foreigners who wrote for foreigners two millenniums ago [Римляне были иностранцами, которые писали для иностранцев два тысячелетия назад]». Это напоминает известный анекдот об английской даме, которая во время пребывания в Венгрии, говорила о венграх, презрительно называя их these foreigners [эти иностранцы]. Когда ей осторожно и вежливо объяснили, что в Венгрии она сама иностранка, дама очень удивилась и ответила, что, поскольку она англичанка, она нигде не может быть foreigner: это весь остальной мир — иностранцы.
Питер Устинов в своей автобиографической книге «О себе любимом» пишет о своем пребывании в английской школе в качестве иностранца: «„Растяпа!" — кричали разгневанные зрители, когда я чуть ли не в тысячный раз уронил мяч во время одного из моих последних крикетных матчей в школе мистера Гиббса. Мне хотелось улыбнуться. В душе все знали, что я обязательно уроню мяч, и никто не ожидал, что я смогу играть как следует. Иностранец, что вы хотите?» И там же: «История, которую мы учили в тот момент, была исключительно английской, словно детей в этом юном возрасте не должно травмировать существование иностранцев и их прошлого — за исключением тех случаев, когда они мимолетно появлялись в качестве врагов, чтобы англичане могли нанести им поражение».
Из компьютерной базы данных словарной редакции издательства «Longman» было извлечено более 500 контекстов со словом foreigner. Как и можно было предположить, более половины из них негативны по отношению к иностранцам, хотя это всего лишь механически (компьютерно) вырванные из текста обрывки фраз. Вот некоторые из них:
Outsiders were frowned on. They`re foreigners — they come from Bury St. Edmunds! [На посторонних смотрели с неодобрением. Они были иностранцами — из города Бери Сент-Эдмундса!]
He`s not a proper father: he`d rather talk to a foreigner than come and find his own son [Он не был нормальным отцом: он скорее поговорил бы с иностранцем, чем пошел бы искать своего сына].
Would love me even less, if only because I was a foreigner on the home turf [Любила бы меня еще меньше только потому, что я был чужим на родной почве].
He is not kind of loving or affectionate about foreigners [Он относится к тем, кто любит иностранцев или симпатизирует им].
They left her complaining volubly about foreigners, the dog yapping his agreement [Они ушли, а она многословно жаловалась на иностранцев, собака же тявкала в знак одобрения].
The growing resentment against foreigners erupted in the summer of 1992 [Вспышка нараставшего предубеждения против иностранцев пришлась на лето 1992 года].
The Italians, and indeed all foreigners, are known to be cruel to animals [Итальянцы, как, впрочем, и все иностранцы, известны своим грубым обхождением с животными].
Jane had a suspicion that the Swiss, like all the foreigners, harboured strange and filthy diseases [Джейн подозревала, что швейцарцы, как и все иностранцы, были носителями каких-то странных и грязных заболеваний].
Declared that «abroad is utterly bloody and foreigners are fiends» [Объявлено, что «за границей все проклято, а иностранцы — приспешники дьявола»].
The «Lower Breed», along with servants and foreigners [«Низшая порода», вместе со слугами и иностранцами].
...with witches, demons, werewolves, basilisks, foreigners, and (of course) papists; Catholics were «dogs, swine, unclean beasts, foreigners and strangers from the Church of God» [...с ведьмами, демонами, оборотнями, василисками, иностранцами и, конечно, папистами; католики были «для Божьей церкви собаками, свиньями, грязными животными, иностранцами и чужаками»].
He blames foreigners for the country`s troubles [Он обвиняет иностранцев в бедах страны].
Another boring foreigner. I bet she is a Jew [Еще одна нудная иностранка. Готов поспорить, что она еврейка].
This race despises foreigners, no permanent residence for one more disheveled foreigner to arouse much suspicion [Эта раса презирает чужеземцев, постоянное проживание не разрешено ни одному неопрятному иностранцу, чтобы не возникало подозрений].
...are thrown together on a case involving drugs, foreigners, lots of fights and guns... [...были объединены на предмет наркотиков, иностранцев, бесчисленных драк и пистолетов...].
...and national purity — women, homosexuals, foreigners? [...а чистота нации — женщины, гомосексуалисты, иностранцы?]
Now that sounded a little like «Foreigners Go Home!» [Теперь это прозвучало как «иностранцы, убирайтесь восвояси»].
...a lust including women, animals, madmen, foreigners, slaves, patients and imbeciles... [...список, в который входили женщины, животные, сумасшедшие, иностранцы, рабы, больные и дебилы...].
...a quiet child with the natural distrust of foreigners peculiar to the French of his class... [...тихий ребенок, с естественным недоверием относящийся к иностранцам, что свойственно французам одного с ним сословия...].
Fear of foreigners [Страх перед иностранцами].
Abroad is also tiring and confusing and full of foreigners... [За границей к тому же очень утомительно, много непонятного, и там полно иностранцев...].
...we must be sacrificed to the evil intentions of foreigners... [...нас должны принести в жертву жестоким намерениям иностранцев...].
The intrusion of foreigners onto Chinese soil [Вторжение иностранцев на китайскую территорию]
...throw France on the mercy of foreigners... [...оставить Францию на милость иностранцев...].
...enjoyed massaging the paranoid prejudices of foreigners... [...с удовольствием развивали параноидальные предубеждения иностранцев...].
They`re suspicions of foreigners [Это подозрения иностранцев].
Feelings of xenophobia — a fear or hatred of the foreigner — can so readily by whipped up [Чувство ксенофобии — страх или ненависть по отношению к иностранцам — может быстро развиться].
When I was foolish enough to believe that the foreigners were the great curse of the British [Когда я был так глуп, что верил, что иностранцы — великое проклятие британцев].
...the cat, who is suspicious of this foreigner as the natives... [...кошка, которая не доверяет иностранцу так, как местным жителям...].
Really, he was very hostile to foreigners [На самом деле он был очень враждебно настроен по отношению к иностранцам].
I still couldn`t imagine my mother mixing with foreigners anywhere [И пo сей день я не могу себе представить, чтобы моя мать вступала в какие-нибудь контакты с иностранцами].
Американский вариант английского языка, более ориентированный на «политическую корректность» (об этом см.: ч. II, гл. 2, § 3), уже ввел в обиход некий эвфемизм, политически более правильный вариант, смягчающий негативную окраску слова foreigner, которое как это явствует из приведенных примеров, звучит обидно, грубо, оскорбительно. Этот«мягкий», необидный вариант: alien [незнакомец] или newcomer [приезжий, нездешний].
Совершенно очевидно, что все социокультурные коннотации слова foreigner отсутствуют у иностранца, то есть у его русского эквивалента.
Таким образом, любовь к родине как черта национального характера у русских выражается в языковом плане открыто, набором широко употребительных эмоциональных синонимов — слов и словосочетаний, а в английском языке — очень сдержанно и в форме нелюбви к неродному, к иностранному.
Язык раскрывает определенные черты национального характера. Он не только подтверждает само существование национального характера как явления, но и высвечивает его малозаметные аспекты и грани. Можно даже провести некую параллель или выявить закономерность: различие языков свидетельствует о различиях национальных характеров.
Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация - М., 2000 г.
 |
 |
Она улыбается редко,
Ей некогда лясы точить.
Н. А. Некрасов.
«Мороз, Красный нос».
Одна из странных особ...
|
 |
|
В западном мире вообще и в англоязычном в особенности улыбка — это знак культуры (культуры, разумеется, в этнограф...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
