Роль эстетической оценки при выработке канонического текста литературного произведения - часть 3

Итак, основным текстом исторического памятника избирается тот, кото-рый наиболее ценен в историческом отношении, — ценен для данного исследования и в данном аспекте. Вот почему, кстати, историки чаще, чем литературоведы, вынуждены прибегать к изданию всех редакций исторического источника.

Значит, для исторического произведения «последняя авторская воля» как критерий выбора основного текста не имеет того значения, которое она имеет для произведения художественного. Конечно, различие между историческим памятником и художественным произведением нередко условно. Художественное произведение очень часто оказывается великолепным историческим источником и наоборот. Так, например, тот же «Просветитель» может быть рассмотрен не только как исторический источник, но и как памятник литературы. Этот памятник занимает определенное место в истории русской литературы.

Все зависит, следовательно, от точки зрения, от подхода к памятнику. Если мы признаем, что памятник издается как исторический источник, то выбор основного текста будет сделан по историческим требованиям. Если же мы признаем в памятнике эстетическую ценность как доминирующую и решим, что он должен быть издан прежде всего как художественное произведение, то сразу изменятся и принципы выбора основного текста.

При издании художественного произведения обычно принимается во внимание соответствие текста последней авторской воле. Почему? На пер-вый взгляд связь между эстетическим критерием в оценке памятника и вы-бором текста соответственно последней авторской воле может показаться произвольной, но в действительности эта связь в известной мере органична.

Сделаем некоторое отступление, чтобы обратить внимание на слож-ность вопроса о «последней авторской воле».

До недавнего времени понятие «воля автора» считалось в текстологии чем-то абсолютно ясным и легко определимым. Поэтому-то она и могла применяться как своего рода формальный, юридический принцип при выборе основного текста и выработке канонического текста. Поскольку можно было определить волю автора, — считалось, что ее следует рассматривать как некое юридическое завещание. Почему же необходимо исполнять эту «последнюю волю автора?» Тут тоже казалось все ясным. В произведении воплощается замысел автора. Тот текст, в котором наилучшим образом отразился замысел автора, — лучший во всех отношениях. А кто точнее самого автора знает, в каком тексте полнее всего воплощен замысел автора? Ясно, что указание автора, выраженная им «воля» отчетливее всего определяют, в каком тексте точнее всего отразился его замысел. Этот текст и будет наиболее полноценным.

Оставался один только вопрос. Где же искать эту последнюю волю автора? Ведь завещания писателей не так уж часты. Но легкий ответ и на этот вопрос был найден. Предполагалось, что писатель все время ищет наилучшее воплощение своего замысла. И все его поправки и переделки приближают осуществление его замысла. Следовательно, последний из оставленных автором текстов и будет если не выражением последней авторской воли, то наибольшим приближением к этому выражению.

Д.С. Лихачев. Текстология – Санкт-Петербург, 2001 г.