ЯзыкознаниеИстория языкознанияПроблема языка в средневековом западнохристианском миреСредневековые взгляды на язык и мышление в точки зрения лингвистики
С каким органом человеческого тела связана «правящая сила нашей души» — способность к творческому мышлению — ни античные философы, ни средневековые теологи точно не знали. Некоторые авторы указывали на головной мозг, но это считалось только одной из гипотез, и притом не самой достоверной.
«Что слово происходит от мысли и ума — это все люди знают», — писал во II в. один из ранних отцов церкви Ириней Лионский. Но с каким телесным органом связан ум? Какова физиологическая основа мышления? Зависимость речи от мышления признавалась самоочевидной истиной и не оспаривалась никем. Но если слово рождается из ума, то что это значит? Как происходит это рождение?
Перечисляя труднейшие загадки мироздания, перед которыми в недоумения останавливается всякий мудрец, Григорий Назианзин вопрошал: «Как ум пребывает в тебе и рождает понятие в другом уме? Как мысль передается посредством слова?» «Как мысль и заключена в пределы, и неопределима, и в нас пребывает, и все обходит в быстроте своего стремления и течения? Как сообщается и передается с словом, проникает сквозь воздух, входит с самими предметами? Как приобщена к чувству и отрешается от чувств? ...Как тело питается яствами, а душа словом?..Много еще можем любомудрствовать о членах и частях тела, много о звуках в слухе, о том, как звуки переносятся от звучащих орудий и слух приемлет их и входит с ними во взаимное общение вследствие ударений в напечатлений в посредствующем воздухе; ...коротко сказать, о всем, что населяет этот малый мир (микрокосм) — человека».
«Как слово есть порождение ума, и рождает слово в уме другого? Как словом передается мысль?» Человеку весьма нелегко осознать законы, определяющие «союз души с телом, ума с душою, слома с умом».
На «неслиянное и нераздельное» единство этих трех различных сущностей — души, ума и слова — указывали всегда. Как ничто мертвое, бездушное не может быть умным или словесным, так не может умное живое земное существо (человек) быть бессловесным или бездушным; человеческий ум так же предполагает слово, как слово — ум, отъятие любого равносильно отъятию всех трех: этим расстроится сущность человеческого естества, прекратится существование личности. Вся жизнь человека, вся без исключения его сознательная деятельность неизменно сопровождается внутренним или внешним (выраженным) словом.
Именно поэтому признавалось справедливым античное определение, что человек — мыслящее словесное животное, и мыслящее словесное животное — это человек. «Душа не была и не есть прежде ума, ни ум прежде слова, рождающегося от него, но в один момент все три имеют бытие от Бога, и ум рождает слово, и чрез него изводит и являет вне желание души... И собственный твой дух, или душа твоя вся есть во всем уме твоем, и весь ум твой — во всем слове твоем, и все слово твое во всем духе твоем, нераздельно и неслиянно...Теперь, если человек лишится одной какой из показанных трех принадлежностей, то уже не может быть человеком. Отыми у человека ум, — отымешь вместе с умом и слово, — и выйдет человек безумный и бессловесный. Отыми у него душу, — отымешь вместе с нею и ум, и слово. Также если отымешь одно внутреннее слово, то расстроишь все естество человеческое. Ум, который не рождает слова, не может и отынуды (извне) принять слова; ибо как возможно отынуды услышать слово тому, кто сам стал глух и бессловесен, и выступил из чина естества своего?
Как естественно имеем мы в себе дух дышущий, коим дышим и живем, так что пресекись дыхание, мы тотчас умрем, так и ум наш естественно имеет в себе силу словесную, которою рождает слово, и если он лишен будет естественного ему порождения слова, — так, как бы он разделен н рассечен был со словом, естественно в нем сущим, то этим он умерщвлен будет и станет ни к чему негожим. Так ум наш получил от Бога естественную ему принадлежность всегда рождать слово, которую имеет нераздельною и всегда с собою соединенною. Если ты отымешь слово, то вместе с словом отымешь и ум — породителя слова... .Когда ум рождает слово, то вместе с тем явным делается для слышащих чрез живое слово, или чрез письмена, и желание души, как общее обоим, и уму, и слову, и три сия — ум, слово и душа — не сливаются в едино и не рассекаются на три, но все три имеете и каждое особо зрится в единой сущности».
Данная здесь формулировка — «неслиянно и нераздельно» — была общепринятой. Учение об этой не сливающейся в единое и не рассекающейся на части троице было для теологов тем более важным, что оно использовалось для разъяснения христианского учения о троичности бога, троица в человеке была образом божественной Троицы. Ортодоксальные авторы никогда не постулировали абсолютного тождества языка («слова») и мышления. Мышление всех людей признавалось принципиально единообразным, а форма языков различной. Еще менее допустимым для средневекового мыслителя было разъединение (рассечение) и противопоставление языка и мышления, рассмотрение их как независимых явлений.
В основном труде Иоанна Дамаскина «Точное изложение православной веры» — своде византийского догматического богословия, оказавшем заметное влияние на католический Запад, на Русь, Грузию, — дана ортодоксальная, общепризнанная трактовка проблемы: «Наше слово, выходя из ума, ни всецело тождественно с умом, ни совершенно различно; потому что, будучи из ума, оно есть иное сравнительно с ним, обнаруживая же самый ум, оно уже не есть всецело иное сравнительно с умом, но, будучи по природе одним, оно является другим но положению».
Человек мыслит и тогда, когда он не произносит вслух ни слова. Какова сущность этой внутренней, безмолвной речи? Можно ли здесь говорить о двух формах реализации одного и того же процесса — мышления, или это иерархия, три ступени, где нельзя подняться на последнюю, минуя вторую (внутреннюю речь)? Средневековые авторы трактовали сущность внутренней речи по-разному. Значительные расхождения были как между Западом и Востоком, так и между раннесредневековыми и позднесредневековыми теологами. В одних случаях о ней говорили как о «впечатлениях души, не выражаемых голосом», «слове сердечном и душевном», в других — как о простом аналоге произносимой речи (звучащая и беззвучная речь или внутренняя и произносимая).
Проблема внутреннего слова во многом определяла схоластическую гносеологию. Не имея возможности достаточно полно рассмотреть различные точки зрения, приведем еще одно рассуждение на эту тему — главу из весьма авторитетного антропологическою трактата, повторенную в основной части Иоанном Дамаскином в «Точном изложении православной веры». «Внутреннее слово есть движение души, происходящее в рассудке, — без всякого внешнего выражения. Отсюда, мы часто и молча ведем с самими собой целое рассуждение, а также разговариваем во время сновидений, по этой способности преимущественно мы все считаемся разумными, и именно — не столько по слову произносимому, сколько по внутреннему. Ведь и глухонемые от рождения, и потерявшие голос по причине какой-нибудь болезни или страсти нисколько не менее разумны. Слово же произносимое (λόγος προφορικός) проявляется в звуке и разговорах.
Органы звука (голоса) многочисленны, — именно: внутренние межреберные мышцы, грудная клетка, легкие, дыхательное горло («шероховатая артерия») и гортань, особенно — хрящевые части этих последних, возвратные нервы, язычок и все мускулы, движущие эти части, являются органами произношения. Орган речи — рот: в нем именно складывается, образуется и как бы формируется речь, причем язык и надгортанник играют роль плектра, небо — литавры, зубы и различные открытия рта исполняют назначение струн, как в лире; принимает здесь некоторое участие и нос, способствуя благозвучию или какофонии, что бывает очевидно при пении».
В описаниях процесса порождения речи внутреннее слово часто выделялось как этап, предшествующий слову произносимому. Вот одно из таких описаний: сначала в нашей мысли рождается образ предмета, потом, представив его себе, мы избираем значения, свойственные и соответственные данному предмету (термин «предмет» трактовался весьма широко), и, передав мыслимое на производство словесных органов, таким уже образом, с помощью сотрясения воздуха, которое необходимо для членораздельного движения голоса, делаем явной тайную свою мысль.
Судя по этому описанию, равно как и некоторым другим высказываниям средневековых христианских мыслителей, предполагалось, что процесс мышления протекает (или может протекать) вне языковой формы; мышление признавалось первичным, а природная материальная форма, закрепляющая его, — вторичной. Принципиально допустимым считалось даже не только мышление, но и обмен мыслями «не отягощенными материей», но последнее было скорее логической конструкцией, рассуждением о возможностях «инобытия» человеческого, чем описанием реально наблюдаемых (или предполагаемых) фактов.
Так, по словам Григория Нисского, человеку нисколько не нужно было бы употреблять слова и имена, если бы люди могли открывать друг другу чистые движения разума, подобно тому как общаются ангелы. Но так как возникающие в нас мысли не могут обнаружиться вне телесной оболочки, мы, по необходимости, наложив на вещи как бы знаки, известные имена, посредством этих знаков объясняем движения ума. А если бы можно было иначе обнаружить движения разума, то мы, перестав пользоваться услугою имен, яснее и чище беседовали бы друг с другом, открывая чистыми движениями разума саму природу вещей, которыми занимается ум.
Теперь же, из-за невозможности подобного внеязыкового, внематериального выражения, а равно и восприятия мысли, мы одному из существующего дали имя «небо», другому — «земля», иному — еще какое-либо; также в отношение чего-то к чему-то, или действие, или страдание, — все это мы обозначаем особенными звуками для того, чтобы движение ума не осталась у нас несообщенным и неизвестным другим людям. Подобные мысли встречаются и у грекоязычных, и у латиноязычных авторов. Следует также заметить, что цитируемые авторы — Василий Кесарийскпй и Григорий Нисский — принадлежат к числу наиболее чтимых «избранных отцов», единомыслие с которыми служило мерилом ортодоксальности и на Востоке, и на Западе. Их труды были хорошо известны в Западной Европе, Византии, Армении, Грузии. Поэтому их учение о языке оказало решающее влияние на многие теории последующих веков во всем этом обширном регионе.
У многих авторов дано подробное описание органов речи и их работы, когда «ум передает на производство словесных органов свои помышления»; эти описания частично восходят к тем. что были даны в свое время стоиками. Достижения средневековых авторов в области эмпирики никогда не были значительными, речь интересовала их не в физиологическом, а в психологическом и геммологическом аспекте. Органы речи обычно сравнивали с музыкальными инструментами, ибо, объяснялось в описаниях, человек создал все инструменты, наблюдая за работой речевого аппарата: «Не природа у искусства, а искусство у природы научилось, как производить приятные сии звуки, потому что образец для искусства — природа, а искусство — снимок с природы».
А. В. Десницкая, С. Д. Кацнельсон — История лингвистических учений — Л., 1985 г.
 |
 |
Звук человеческой речи, рассматриваемый в своей материальной сущности, не имеет ничег...
|
 |
|
Во все предыдущие века в Древней Индии, Греции, Риме люди как бы не замечали языки св...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
