ЯзыкознаниеИстория языкознанияПроблема языка в средневековом восточнохристианском миреИзучение языка в Византии в рамках риторики
Не только филология в Византии была внимательна к стилистике. Риторика, которая по-прежнему служила основой высшего образования, приучала заниматься той же стилистикой деятельным, а значит наиболее эффективным образом. То, что литературная продукция византийцев перенасыщена риторической стихией, не должно отвлекать нас от положительных сторон риторического образования. Аристотель прямо утверждал (Rhet. 1, 4; 1359в), что риторику надо рассматривать не как знание, а как δύναμις — живую способность и силу.
Для нас, однако, сейчас еще важнее то, что в развитой древними риторической дисциплине, которой умели обучать так же, как всякой другой, в систематической форме отразилось долгое и активное наблюдение за художественной речью — этой праздничной разновидностью языковой способности человека. Таким образом, античная риторика разрабатывала искусство речи с точки зрения говорящего, между тем как филология ориентировалась на воспринимающего художественную речь. Обе соединяли в себе то, что теперь называют поэтикой и герменевтикой. Византия не порывала с этой традицией.
Создание учения о тропах (обычно применительно к отдельному слову) и о фигурах речи и мысли (украшения, касающиеся сочетания слов), их описание, попытки классификации и оценки были существенной частью риторического, активно гуманитарного образования.
То, что эти занятия имели преимущественно прикладное значение, не только не отменяет объективной значимости сделанных тогда наблюдений за художественными возможностями языка, во как раз объясняет их мощь. А то, что теперь явления эстетики речи воспринимаются вместе с изучающей их стилистикой как нечто, не имеющее вполне самостоятельного статуса и находящееся где-то между лингвистикой и литературоведением, характеризует не столько действительный их объем и значение, сколько состояние современной гуманитарной культуры, когда литературоведение и лингвистика в муках порождают целое семейство молодых дисциплин, контур которых в целом, кажется, напоминает их старую общую alma mater — филологию.
Методическое воссоздание и обдумывание заново старых приемов филологической работы в рамках, скажем, лингвистики текста, может оказаться плодотворным — при условии, что главным будет считаться не употребление новых выражений, а осмысление герменевтического опыта, выдержавшего испытание веков. Примечательно, что расширение области поэтики в последние десятилетия — там, где оно разумно, — связано с включением в нее части того, чем встарь занималась риторика, служившая как бы поэтикой речи, между тем как собственно «поэтика» была ближе к современной теории и истории литературы.
Если языкознание не желает лишиться личностного измерения и хочет углублять историзм, не ограничиваясь генеалогией отдельных языковых элементов, оно никуда не уйдет ни от вопросов, связанных с источниками, ни от нужды в стилистически изощренном, протеическом, так сказать конскриптивном, их истолковании. Нельзя забывать, что именно филологическая работа над первоклассными авторами способствует развитию герменевтической восприимчивости, и недаром на упадок артистического языкового чувства жалуются теперь те исследователи, которые в состоянии окидывать взглядом перипетии гуманитарной традиции.
Интересно, что младограмматики, способствовавшие выделению языкознания в отдельную дисциплину, подчеркивали, что речь идет не об отрицании единства предмета науки, а лишь о разделении труда. Так они, наверное, и думали, однако по человеческой слабости бывает так, что счастливые стороны нового, невольно привлекая к себе взгляд, часто заставляют забыть как раз то, что было непременным условием их появления. Поэтому не зря Г. Германн и Л. Лобек, укорененные в филологии, угадывали некую опасность в нарождающемся сравнительном языкознании; и если в этой их реакции нельзя отрицать доли обскурантизма, то оборотной стороной этого изъяна были доблестная преданность традициям и чуткость к словесному мастерству, которое существенно для всех, кто имеет дело с текстами.
Такие прозорливцы, как Г. Курциус, миривший новое научное языкознание и гуманистическую филологию, видели и достоинства, и недостатки нового положения вещей, особенно в сфере древних языков, материал которых не может быть освоен без помощи филологической критики. Дальнейшее обособление и специализация лингвистики привели к тому, что основные вопросы общего языкознания не раз оказывались в XX в. легкой добычей для недисциплинированного мышления, а общий филологический фундамент, на котором прочно стояли основатели языкознания, потерялся из виду.
На этом фоне борьбы серьезных идей становится понятней горечь, с которой Г. Улиг защищал национальную греческую грамматику. Отсюда же легче понять, в чем был прав, а в чем не прав Я. Гримм, упрекая филологов-классиков в безразличии ко всему тому, что «выходит за пределы речевого употребления, поэтической техники и содержания произведения»: он, видимо, не предчувствовал, что за такой критикой может последовать радикальная отчужденность как раз от всего того, что он перечислил. Между тем тогда же были ученые, которые указывали на то, что изучение речи (нуждающееся, разумеется, в адекватных описаниях языка) было в центре внимания древних и вообще составляет, в отличие от логики и этимологии, центральную задачу языкознания.
Предлагалось и несколько иное решение, также учитывающее необходимость как специализации, так и общности филологии и языкознания: лингвистике предлагалось изучать прежде всего естественную сторону языка, а филологии его культурную сторону.
Этот экскурс в историю языкознания рядом с описанием греко-византийского подхода к языку должен показать, что утрата корней в риторико-филологическом образовании представляется отрицательным моментом в развитии современного языкознания. В отличие от других областей, где нелепо было бы отрицать крупные успехи знания и обогащение его структуры, в этом, весьма серьезном, на наш взгляд, пункте греческие занятия языком были организованы счастливее.
В Византию античная риторическая традиция пришла главным образом от Гермогена (II в, н. э.) и Менандра Лаодикийского (III в.) через Афтония (IV в.), а от себя византийцы могли бы назвать, например, специальные сочинения Пселла или указать на риторическую осведомленность Евстафия и многих других вплоть до Георгия Трапезундского (XV в.), чья «Риторика» привела на Запад греческую теорию византийского времени.
Филологическая и риторическая искушенность образованных византийцев, писавших по вопросам языка, составляла их сильную, поучительную для нашего времени сторону. Представляется, что по причинам, изложенным выше, вычленение из необъятного риторико-филологического массива того, что относится к стилистике речи, имеет и актуальное значение.
А. В. Десницкая, С. Д. Кацнельсон — История лингвистических учений — Л., 1985 г.
 |
 |
После крестоносцев внимание к Западу стало ощутимо и выразилось между прочим в более энергичной переводческой деятельнос...
|
 |
|
Из сочинений У. Виламовица можно подобрать целую коллекцию высказываний, в которых фи...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
