Наша задача теперь — соотнести категорию повествования с основными субъектами изображения и речи. Прежде всего с повествователем и рассказчиком. Общей для них является функция посредничеств, т.е. общения с читателем; на этой основе возможно и установление различий.
Критерии и способы разграничения:
Существует несколько путей решения этой проблемы, среди которых мы выделим три основных.
«Я-повествование» и «Он-повествование»
Первый и наиболее простой путь — противопоставление двух вариантов освещения событий: 1) дистанцированного изображения безличным субъектом персонажа, именуемого в третьем лице («Er-Erzählung»), и 2) высказываний о событиях от первого лица, как правило, участника событий («Ich-Erzählung»).
«Персонифицированных повествователей, высказывающихся от своего собственного, "первого" лица, естественно назвать рассказчиками», — считает, например, В. Е. Хализев. Р. Уэллек и О. Уоррен также полагали, что рассказчик легко отличим от автора именно благодаря форме первого лица, а третье лицо они связывали с позицией «всеведущего автора».
Но убедительность такого решения вопроса обманчива. Как показывают специальные исследования, «в повествовании от третьего лица может выражать себя или всезнающий автор, или анонимный рассказчик. Первое лицо может принадлежать и непосредственно писателю, и конкретному рассказчику, и условному повествователю, в каждом из этих случаев отличаясь разной мерой определенности и разными возможностями».
Действительно, с одной стороны, к «Он-повествованию» (речи повествователя) по формальным признакам относятся столь разные случаи, как формы рассказывания у Л. Толстого и у Гоголя; но если в произведениях первого из авторов речь повествующего направлена только на предмет и на слушателя-читателя, то во втором сама эта речь является главным предметом изображения.
Возьмем, например, следующую фразу из первой главы «Мертвых душ»: «Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленную комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайно любопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего».
Мы видим здесь неоднократные повторы: «покой» — «покойную» — «спокойный» и «известного рода» — «известного рода» — «такая, как бывают», с которыми связано переосмысление и переакцентирование говорящим собственных слов и оценок. Все сказанное тут же подвергается рефлексии, становится для говорящего предметом, тогда как предмет обычного описания (гостиница со всем, что к ней относится), несмотря на яркое сравнение тараканов с черносливом, вовсе не находится перед глазами в момент изображения, а только мыслится, представляется воображению.
С другой стороны, «Я-повествование» может быть и таким, как в обрамляющем тексте «Хаджи-Мурата» («История эта, так, как она сложилась в моем воспоминании и воображении, вот какая»), и таким, как, например, во многих рассказах М. Зощенко, где субъект изображения и речи весьма далек от занятий литературным творчеством. Таким образом, между типом речевого субъекта и названными двумя формами повествования нет прямой зависимости.
«Скрытый автор» и «рассказывающий персонаж»
Другой путь — идея неустранимого, хотя и опосредованного, присутствия в тексте автора, который выражает собственную позицию через сопоставление разных «версий самого себя» — таких, как «скрытый автор» и «недостоверный рассказчик », или же разных «субъектных форм», таких, как «носитель речи, не выявленный, не названный, растворенный в тексте», т.е. «повествователь (порой его называют автором)» и «носитель речи, открыто организующий своей личностью весь текст», т.е. «рассказчик».
Ясно, что с подобной точки зрения один и тот же тип субъекта может сочетаться с разными грамматическими формами организации высказывания. Например, субъект «сказа» (т. е. повествования, выдержанного в речевой манере человека из народной среды), безусловно, должен квалифицироваться как рассказчик, независимо от того, ведется ли рассказ от первого или от третьего лица (в «Аристократке» Зощенко, например, избран первый вариант, а в «Левше» Лескова — второй).
Но в этом, более продуктивном, подходе есть собственное, не вполне оправданное, ограничение: весь текст любого художественного произведения считается выражением господствующей смысловой установки одного, а именно авторского, сознания.
Между тем текст может выражать взаимодействие двух разных, но равноправных сознаний и даже доминирование смысловой перспективы главного персонажа — при том, что она не совпадает с авторской («Журнал» Печорина в «Герое нашего времени» или «Записки из подполья» Достоевского), а также демонстрировать преимущество «внутренних» точек зрения нескольких ведущих героев над любым возможным восприятием событий и поступков извне (например, в «полифоническом романе» Достоевского).
К структурам подобного типа трактовки понятий «повествователь» и «рассказчик», предложенные У. Бутом или Б.О.Корманом, без существенных коррективов не применимы.
Рассказ извне или изнутри изображенного мира
Третий путь — характеристика важнейших типов «повествовательных ситуаций», т.е. условий, в которых функция рассказывания осуществляется разными субъектами. В этом, наиболее плодотворном, на наш взгляд, направлении итоги научной традиции, восходящей к «новой критике» (П. Лаббок), подведены в исследованиях Ф. К. Штанцеля.
Опираясь на авторский самоанализ в «Теории повествования», выделим некоторые наиболее важные моменты его концепции. Исходный пункт — противопоставление «повествования в собственном смысле посредничества » и «изображения, т.е. отражения вымышленной действительности в сознании романного персонажа, при котором у читателя возникает иллюзия непосредственности его наблюдения за вымышленным миром».
Соответственно, фиксируется полярность «повествователя (в личной или безличной роли) и рефлектора». Отсюда видно, что к проблеме повествования у Ф. К. Штанцеля прямо относятся лишь два варианта — «аукториальная ситуация» (безличная роль) и «я-ситуация» (личная роль), субъектов которых он обозначает с помощью терминов «повествователь» и «я-повествователь».
Разграничивая эти варианты, ученый придает определяющее значение «модусу» повествующего субъекта. Имеется в виду «идентичность или неидентичность области бытия (Seinsbereiche) повествователя и характеров»: «я-повествователь» «живет в том же мире, что и другие персонажи романа», тогда как аукториальный повествователь «существует вне вымышленного мира». Таким образом, несмотря на различие в терминологии, ясно, что исследователь имеет в виду именно те два типа повествующих субъектов, которые в нашей традиции принято называть повествователем и рассказчиком.
Повествователь — тот, кто сообщает читателю о событиях и поступках персонажей, фиксирует ход времени, изображает облик действующих лиц и обстановку действия, анализирует внутреннее состояние героя и мотивы его поведения, характеризует его человеческий тип (душевный склад, темперамент, отношение к нравственным нормам и т.п.), не будучи при этом ни участником событий, ни — что еще важнее — объектом изображения для кого-либо из персонажей.
Специфика повествователя одновременно — во всеобъемлющем кругозоре (его границы совпадают с границами изображенного мира) и в адресованности его речи в первую очередь читателю, т.е. направленности ее как раз за пределы изображенного мира. Иначе говоря, эта специфика определена положением «на границе» вымышленной действительности.
Подчеркнем: повествователь — не лицо, а функция. Или, как говорил Томас Манн (в романе «Избранник»), «невесомый, бесплотный и вездесущий дух повествования». Но функция может быть прикреплена к персонажу (или некий дух может быть воплощен в нем) — при том условии, что персонаж в качестве повествователя будет совершенно не совпадать с ним же как действующим лицом.
Такое положение мы видим, например, в пушкинской «Капитанской дочке». В конце этого произведения первоначальные условия рассказывания, казалось бы, решительно изменяются: «Я не был свидетелем всему, о чем мне остается уведомить читателя; но я так часто слыхал о том рассказы, что малейшие подробности врезались в мою память и что мне кажется, будто бы я тут же невидимо присутствовал».
Невидимое присутствие — традиционная прерогатива именно повествователя, а не рассказчика. Но отличается ли хоть чем-нибудь способ освещения событий в этой части произведения от всего предшествующего? Очевидно, ничем.
Не говоря уже об отсутствии чисто речевых различий, в обоих случаях субъект повествования одинаково легко сближает свою точку зрения с точкой зрения персонажа. Маша точно так же не знает, кто на самом деле та дама, которую она успела «рассмотреть с ног до головы», как и Гринев-персонаж, которому «показалась замечательна» наружность его вожатого, не подозревает, с кем в действительности случайно свела его жизнь.
Но ограниченность кругозора персонажей сочетается с такими портретами собеседников (они даны формально с точек зрения Гринева и Маши), которые по своей психологической проницательности и глубине далеко выходят за пределы возможностей наблюдателя.
С одной стороны, повествующий Гринев —- отнюдь не определенная личность, в противоположность Гриневу-действующему лицу. Второй — объект изображения для первого; такой же, как и все остальные персонажи. При этом ограничена условиями места и времени, включая особенности возраста и развития, тогдашняя точка зрения Петра Гринева на людей и события, но не точка зрения его как повествователя.
С другой стороны, Гринева-персонажа по-разному воспринимают прочие действующие лица. Но в особой функции «я-повествующего» субъект, которого мы называем Гриневым, предметом изображения ни для кого из персонажей не является. Он — предмет изображения лишь для автора-творца.
Теория литературы / Под ред. Н.Д. Тамарченко — М., 2004 г.
 |
 |
Повествователь в отличие от автора-творца, находится вне лишь того изображенного врем...
|
 |
|
Вопрос о литературном герое — в его соотнесенности с автором-творцом — естественное завершение всего раздела...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
