ЛитератураТеория литературыЛитературный процессРомантические принципы художественного изображения
Антитеза как излюбленный структурный прием романтизма особенно очевидна в противостоянии героя и толпы (и шире — героя и мира). Этот внешний конфликт может принимать различные формы, в зависимости от типа романтической личности, созданной автором. Обратимся к наиболее характерным из этих типов.
Герой — наивный чудак, верящий в возможность осуществления идеалов, часто комичен и нелеп в глазах «здравомыслящих». Однако он выгодно отличается от них своей нравственной цельностью, детским стремлением к истине, умением любить и неумением приспосабливаться, то есть лгать.
Таков, к примеру, студент Ансельм из сказки Э. Т. А. Гофмана «Золотой горшок» —• именно ему, по-детски смешному и нескладному, дано не только открыть существование идеального мира, но и жить в нем, и быть счастливым. Счастьем воплощенной мечты награждена и героиня повести А. С. Грина «Алые паруса» Ассоль, умевшая верить в чудо и ждать его появления, несмотря на издевательства и насмешки «взрослых».
Детское для романтиков вообще синоним подлинного — не отягощенного условностями и не убитого лицемерием. Открытие этой темы признается многими учеными одной из главных заслуг романтизма. «XVIII век видел в ребенке лишь маленького взрослого.
С романтиков начинаются детские дети, их ценят самих по себе, а не в качестве кандидатов в будущие взрослые», — писал Н. Я. Берковский. Романтики были склонны широко толковать понятие детства: для них это не только пора в жизни каждого человека, но и человечества в целом... Романтическая мечта о «золотом веке» не что иное, как стремление вернуть каждому человеку его детство, то есть открыть в нем, по выражению Достоевского, «образ Христов».
Духовное зрение и нравственная чистота, присущие ребенку, делают его, пожалуй, самым светлым из романтических героев; может быть, поэтому так часто в произведениях звучит ностальгический мотив неизбежной утраты детства. Это происходит, например, в сказке А. Погорельского «Черная курица, или Подземные жители», в повестях К. С. Аксакова («Облако») и В. Ф. Одоевского («Игоша»).
Герой — трагический одиночка и мечтатель, отвергнутый обществом и осознающий свою чуждость миру, способен на открытый конфликт с окружающими. Они кажутся ему ограниченными и пошлыми, живущими исключительно материальными интересами и поэтому олицетворяющими некое мировое зло, могущественное и губительное для духовных устремлений романтика.
Часто этот тип героя соединяется с темой «высокого безумия» — своеобразной печатью избранничества (или отверженности). Таковы Антиох из «Блаженства безумия» Н. А. Полевого, Рыбаренко из «Упыря» А. К. Толстого, Мечтатель из «Белых ночей» Ф. М. Достоевского.
Наиболее острый характер оппозиция «личность — общество» приобретает в «маргинальном» варианте героя — романтического бродяги или разбойника, мстящего миру за свои поруганные идеалы. В качестве примеров можно назвать персонажей следующих произведений: «Отверженные» В. Гюго, «Жан Сбогар» Ш. Нодье, «Корсар» Д. Байрона.
Герой — разочарованный, «лишний» человек, не имевший возможности и уже не желающий реализовать свои дарования на благо общества, утратил прежние мечты и веру в людей.
Он превратился в наблюдателя и аналитика, вынося приговор несовершенной действительности, но не пытаясь изменить ее или измениться самому (например, Октав в «Исповеди сына века» А. Мюссе, лермонтовский Печорин).
Тонкая грань между гордостью и эгоизмом, сознанием собственной исключительности и пренебрежением к людям может объяснить, почему так часто в романтизме культ одинокого героя смыкается с его развенчанием: Алеко в поэме А. С. Пушкина «Цыганы» и Ларра в рассказе М. Горького «Старуха Изергиль» наказаны одиночеством именно за свою нечеловеческую гордыню.
Герой — демоническая личность, бросающая вызов не только обществу, но и Творцу, обречен на трагический разлад с действительностью и самим собой. Его протест и отчаяние органически связаны, поскольку отвергаемые им Истина, Добро, Красота имеют власть над его душой. По словам исследователя лермонтовского творчества В. И. Коровина, «...герой, склонный избрать демонизм в качестве нравственной позиции, тем самым отказывается от идеи добра, поскольку зло рождает не добро, а только зло. Но это «высокое зло», так как оно продиктовано жаждой добра».
Мятежность и жестокость натуры такого героя часто становятся источником страдания окружающих и не приносят радости ему самому. Выступая как «наместник» дьявола, искуситель и каратель, он сам иногда по-человечески уязвим, ибо страстен.
Не случайно в романтической литературе получил распространение мотив «влюбленного беса», названный так по одноименной повести Ж. Казота. «Отголоски» этого мотива звучат и в лермонтовском «Демоне», и в «Уединенном домике на Васильевском» В. П. Титова, и в повести Н. А. Мельгунова «Кто же он?».
Герой — патриот и гражданин, готовый отдать жизнь на благо Отчизны, чаще всего не встречает понимания и одобрения современников. В этом образе традиционная для романтика гордость парадоксально соединяется с идеалом самоотверженности — добровольного искупления коллективного греха одиноким героем (в буквальном, не литературном смысле этого слова).
Тема жертвенности как подвига особенно характерна для «гражданского романтизма» декабристов; например, персонаж поэмы К. Ф. Рылеева «Наливайко» сознательно выбирает свой страдальческий путь:
Известно мне — погибель ждет Того, кто первый восстает На притеснителей народа. Судьба меня уж обрекла, Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода? Подобное могут сказать о себе и Иван Сусанин из одноименной думы Рылеева, и горьковский Данко из рассказа «Старуха Изергиль».
В творчестве М. Ю. Лермонтова также распространен этот тип, который, по замечанию В. И. Коровина, «...стал для Лермонтова исходной точкой в его споре с веком. Но уже не понятия только об общественном благе, достаточно рационалистические у декабристов, и не гражданские чувства вдохновляют личность на героическое поведение, а весь ее внутренний мир».
Еще один из распространенных типов героя можно назвать автобиографическим, так как он представляет осмысление трагической участи человека искусства, который вынужден жить как бы на границе двух миров: возвышенного мира творчества и обыденного мира тварности. Интересно это самоощущение выразил писатель и журналист Н. А. Полевой в одном из писем к В. Ф. Одоевскому (от 16.02.1829): «...Я литератор и купец (соединение бесконечного с конечным...)».
Немецкий романтик Гофман как раз по принципу совмещения противоположностей построил свой самый известный роман, полное название которого «Житейские воззрения кота Мурра вкупе с фрагментами биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера, случайно уцелевшими в макулатурных листах» (1822).
Изображение филистерского, обывательского сознания в этом романе призвано оттенить величие внутреннего мира романтического художника- композитора Иоганна Крейслера.
В новелле Э. По «Овальный портрет» живописец чудесной силой своего искусства отнимает жизнь у женщины, портрет которой пишет, — отнимает, чтобы дать взамен жизнь вечную (другое название новеллы «В смерти — жизнь»), «Художник» в широком романтическом контексте может означать как «профессионала», овладевшего языком искусства, так и вообще возвышенную личность, тонко чувствующую прекрасное, но иногда не имеющую возможности (или дара) выразить это чувство.
По словам литературоведа Ю. В. Манна, «...любой романтический персонаж — ученый, архитектор, поэт, светский человек, чиновник и т. д. — всегда "художник" по своей причастности к высокой поэтической стихии, хотя бы последняя выливалась в различные творческие деяния или же оставалась заключенной в пределах человеческой души».
С этим связана любимая романтиками тема невыразимого: возможности языка слишком ограниченны, чтобы вместить, уловить, назвать Абсолют — на него можно лишь намекнуть: «Все необъятное в единый вздох теснится, // И лишь молчание понятно говорит» (В. А. Жуковский).
Романтический культ искусства основан на понимании вдохновения как Откровения, а творчества как исполнения Божественного предназначения (а иногда и дерзкой попытки сравняться с Творцом).
Другими словами, искусство для романтиков — не подражание и не отражение, а приближение к истинной реальности, лежащей за пределами видимой. В этом смысле оно противостоит рациональному способу познания мира: по словам Новалиса, «...поэт постигает природу лучше, нежели разум ученого».
Неземная природа искусства обусловливает отчужденность художника от окружающих: он слышит «суд глупца и смех толпы холодной», он одинок и свободен. Однако свобода эта неполная, ведь он земной человек и в мире вымысла жить не может, а вне этого мира жизнь бессмысленна.
Художник (как герой, так и автор-романтик) понимает обреченность своего стремления к мечте, но не отказывается от «возвышающего обмана» ради «тьмы низких истин». Этой мыслью завершается повесть И. В. Киреевского «Опал»: «Обман все прекрасное, и чем прекраснее, тем обманчивее, ибо лучшее, что есть в мире, это — мечта».
В романтической системе координат жизнь, лишенная жажды невозможного, становится животным существованием. Именно такое существование, направленное на достижение достижимого, является основой прагматической буржуазной цивилизации, которую активно не принимают романтики.
От искусственности цивилизации может спасти только естественность природы — и в этом романтизм созвучен с сентиментализмом, открывшим ее этическую и эстетическую значимость («пейзаж настроения»). Для романтика не существует неживой природы — она вся одухотворена, иногда даже очеловечена:
В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть язык.
(Ф. И. Тютчев)
С другой стороны, близость человека к природе означает его «самотождественность», то есть воссоединение с собственной «натурой», что является залогом его нравственной чистоты (здесь ощутимо влияние концепции «естественного человека», принадлежащей Ж. Ж. Руссо).
Тем не менее, традиционный романтический пейзаж сильно отличается от сентименталистского: вместо идиллических сельских просторов — рощ, дубрав, полей (горизонталь) — появляются горы и море — высота и глубина, вечно враждующие «волна и камень». По словам литературоведа, «...природа воссоздается в романтическом искусстве как вольная стихия, свободный и прекрасный мир, неподвластный человеческому произволу» (Н. П. Кубарева). Буря и гроза приводят в движение романтический пейзаж, подчеркивая внутреннюю конфликтность мироздания. Это соответствует страстной натуре героя-романтика:
...О, я как брат
Обняться с бурей был бы рад!
Глазами тучи я следил,
Рукою молнию ловил...
(М. Ю. Лермонтов. «Мцыри»)
Романтизм, как и сентиментализм, противостоит классицистическому культу разума, считая, что «есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Но если главным противоядием рассудочной ограниченности сентименталист считает чувство, то романтик-максималист идет дальше.
На смену чувству является страсть — не столько человеческая, сколько сверхчеловеческая, неуправляемая и стихийная. Она возвышает героя над обыденностью и соединяет его с мирозданием; она открывает читателю мотивы его поступков, а нередко становится оправданием его преступлений:
Никто не создан целиком из зла, И в Конраде благая страсть жила...
Однако если байроновский Корсар способен на глубокое чувство вопреки преступности своей натуры, то Клод Фролло из «Собора Парижской Богоматери» В. Гюго становится преступником из-за безумной страсти, разрушающей героя.
Такое «амбивалентное» понимание страсти — в светском (сильное чувство) и духовном (страдание, мучение) контексте характерно для романтизма, и если первое значение предполагает культ любви как открытия Божественного в человеке, то второе напрямую связано с дьявольским соблазном и духовным падением.
К примеру, главному герою повести А. А. Бестужева-Марлинского «Страшное гадание» при помощи чудесного сна-предупреждения дается возможность осознать преступность и гибельность своей страсти к замужней женщине: «Это гаданье открыло мне глаза, ослепленные страстью; обманутый муж, обольщенная супруга, разорванное, опозоренное супружество и, почему знать, может, кровавая месть мне или от меня — вот следствия безумной любви моей!!»
Введение в литературоведение (Н.Л. Вершинина, Е.В. Волкова, А.А. Илюшин и др.) / Под ред. Л.М. Крупчанова. — М, 2005 г.
 |
 |
Романтический психологизм основан на стремлении показать внутреннюю закономерность сл...
|
 |
|
Предпосылки возникновения романтизма можно отнести ко второй половине XVIII века, ког...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
