ЛитератураТеория и история фольклораНесказочная прозаВопрос о книжном происхождении легенды
Современная наука не во всем может следовать за наукой дореволюционной. Тенденция сведения некоторой части народного творчества к книжной письменности постепенно уступает место иному подходу. Мы теперь уже знаем, что ранняя книжная литература в очень большой доле сама основывается на фольклоре.
Это — оторвавшийся от народа, перешедший к высшим классам, принявший иную форму и основанный на иной идеологии фольклор. Это относится как к русской, так и западноевропейской литературе, а в равной степени и к литературам более древних стадий. Такая мысль высказывалась и в западноевропейской, и в русской науке.
Так, Фрэзер в капитальном трехтомном труде «Фольклор в Ветхом завете» подробно исследует ряд библейских сюжетов и приходит к заключению об их народном происхождении. Этим Библия лишается своего ореола священности.
Но для историка литературы и фольклориста это означает, что в конечном итоге некоторая часть книжной литературы, которая объявляется источником фольклора, сама может к нему восходить. В русской науке исконность народной традиции для некоторых мотивов агиографической литературы утверждалась, например, Д. П. Шестаковым, указавшим на их связь с античностью.
Таким образом, вопрос о книжных источниках легенды является весьма сложным и не может решаться прямолинейным соотнесением фольклорных памятников с книжными. Вопрос этот может решаться только весьма детальным монографическим изучением каждого сюжета в отдельности. Ряд таких монографий мог бы дать обоснованные обобщения.
Однако уже и сейчас можно утверждать, что в целом народная легенда не есть заимствованный жанр. Она не черпает даже из тех книжных источников, которые создались на народной основе, ибо эти произведения, оторвавшись от народной среды и ее запросов, стали ей чуждыми и сравнительно слабо влияли на народное творчество.
Это относится прежде всего к Библии. В народной легенде выступают лица как Ветхого, так и Нового завета. Адам, Ева, Ной, Соломон, Илья-пророк, Христос и его апостолы и многие другие персонажи — постоянные действующие лица легенд.
Однако простое сличение сюжетов Библии и народной легенды показывает, что совпадают, правда, имена, но не совпадают сюжеты, и что Библия не является источником народной легенды.
Такое сличение показывает, что народ просто не знает Библии, имеет о ней весьма отдаленные и смутные представления. Народ имеет свою собственную космогонию, восходящую к языческим временам и не имеющую ничего общего с космогонией библейской.
Отдаленное эхо библейской космогонии мы имеем в легенде о Ное праведном, доставленной Афанасьеву Киреевским. Первым человеком здесь оказывается, однако, не Адам, а Ной, и из его ребра сотворена Ева. Оба они изгоняются из райского сада. Эта легенда — редкий случай непосредственного использования Ветхого завета.
Но центр тяжести не в рассказах о сотворении человека, а в том, как дьявол соблазняет жену Ноя, как она выдает ему тайну ковчега, и т. д., то есть в сюжете, не восходящем к Священному писанию. В этой легенде имеется притча о хромом и слепом, которые караулят сад. Как указал Пыпин, эта притча известна и по Кириллу Туровскому, но вопрос о том, черпает ли Кирилл Туровский из народной традиции или народная традиция из Кирилла Туровского, должен считаться открытым.
Отдельные случаи пересказывания библейских сюжетов церковно настроенными крестьянами прошлых столетий, конечно, возможны, но не этими отдельными случаями определяется характер легенды в целом. Так, в Ульяновской области записан рассказ о Давиде, пославшем на смерть Урию из-за его жены. Текст непосредственно восходит к Ветхому завету. Но это не дает права на обобщающие выводы.
Так, мы тщетно будем искать в Ветхом завете всех фантастических историй, которые народ рассказывает о Соломоне. Сюжеты, приуроченные к библейским именам, нередко древнее Библии как книжного памятника. Народ не черпает и не заимствует своих сюжетов из Библии, а приурочивает их к ее именам.
Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что и житийная литература существует независимо от народной традиции. Никола, Касьян, Демьян, Егорий, Пятница и другие святые, играющие такую большую роль в легенде, так же мало похожи на житийных святых, как легендарный Соломон на ветхозаветного.
Однако если старая историческая школа огульно утверждала зависимость всей русской легенды от книжной литературы, то такой же ошибкой будет огульное утверждение полной независимости легенды от всех видов книжной литературы. Есть случаи, когда мы имеем совпадение сюжетов письменной и устной легенды и когда первичность письменной легенды совершенно очевидна.
Так, сюжет о гордом Аггее, включенный Афанасьевым в его сборник, по новейшим данным известен по 5 изданным и 85 неизданным рукописям, тогда как устные записи на русской почве исчисляются единицами. Отсюда совершенно очевидно, что данный сюжет на русской почве есть книжный, а не фольклорный сюжет.
Однако даже в тех редких случаях, когда во всеоружии материала можно утверждать книжное происхождение сюжета у одного народа (в данном случае — у нас), вопрос может получить иное разрешение в свете международного материала. Так, данный сюжет в Индии рассказывается как сказка.
Сюжет может совершить круговорот, идя из устной традиции к письменной повести и оттуда, иногда у другого народа и в другие века, он может, именно в силу своей внутренней фольклорности, вернуться обратно в фольклор. Так, видимо, обстоит дело с «Аггеем», для которого на русской почве мы видим только одну сторону процесса: переход из книжной литературы в устный народный обиход, но не видим другой, более ранней стадии его — перехода из устной традиции в письменную литературу.
Другой пример непосредственного отражения книжного источника — легенда о Юде-предателе. Есть фольклорные записи, которые непосредственно восходят к «Legenda аигеа». Так, в записи из бывшего Шенкурского уезда мы имеем не только совпадение сюжета, но даже имен. Мать Юды здесь названа Цигарья, что восходит к латинскому СуЬогеа.
Книжное происхождение этого текста совершенно очевидно. Однако и здесь можно говорить о книжном происхождении только данного текста, а не сюжета. Сюжет о Юде, убивающем отца и вступающем в кровосмесительный брак с матерью, — широко распространенный фольклорный сюжет.
На русской почве он принимает самостоятельную, новую форму, приуроченную к имени Андрея Критского. Эта форма есть чисто народная и не возводится ни к византийским, ни к западноевропейским первоисточникам. Пыпин установил, что легенда о царевиче Евстафии «перешла в народ из рукописных житий».
В этой легенде царевич Евстафий, приговоренный к смертной казни за то, что он благоволит нищим, перед смертью предлагает боярам оценить золотой, серебряный и деревянный ящики. По вскрытии ящиков самым ценным оказывается деревянный, и царь, пораженный мудростью Евстафия, отменяет казнь. Сходный эпизод, но в ином применении, мы имеем в одном из судов Соломона, сохраненном в ряде памятников древнерусской литературы, в том числе в списке Толковой Палеи 1494 г.
Таким образом, от случая к случаю можно установить книжное происхождение некоторых сюжетов и мотивов народной легенды. Однако для большинства русских легенд такое происхождение, как мы увидим, пока не может быть утверждено.
То же, что можно утверждать о письменной литературе, можно утверждать о духовном стихе. Широко распространено мнение, что легенда и духовный стих — родственные, почти тождественные жанры и что легенда заимствует, свои сюжеты из духовного стиха.
Этот взгляд отражен и в собрании Афанасьева, который в число своих легенд включил духовный стих о Егории Храбром. Афанасьев в данном случае пренебрегает стихотворной формой сюжета. Так же поступает и ряд исследователей. Между тем это отличие — не формальное отличие, оно выражает совершенно различную поэтическую сущность. Книжное происхождение большинства русских эпических духовных стихов не подлежит никакому сомнению. Такое отличие в происхождении связано с отличием в идеологии.
Духовный стих в большей степени, чем легенда, отражает аскетические, церковные или сектантские идеалы, чем легенда. Духовные стихи исполняются паломниками или нищими, временно или навсегда оторвавшимися от земледельческого труда. Легенда рассказывается теми же крестьянами, связанными с землей, которые рассказывают сказку. Наконец, вопреки общераспространенному мнению, сюжеты духовного стиха и легенды не совпадают.
Легенда и духовный стих несовместимые жанры. В. П. Адрианова для своего капитального исследования, посвященного житию и духовному стиху об Алексее, божьем человеке, еще не смогла привести ни одной устной прозаической записи. Это означает, что между легендой и духовным стихом нет связи. В настоящее время такие записи имеются, однако, эти тексты представляют собой не легенды, а разложившиеся духовные стихи и аналогичны былинам, рассказываемым прозой.
Легенда в целом не восходит ни к письменности, ни к духовному стиху.
В.Я. Пропп. Поэтика фольклора - М., 1998 г.
 |
 |
Иначе обстоит дело с отношением легенды к сказке. Легенда имеет самую тесную связь со сказкой, и многие легенды произошл...
|
 |
|
Легенды о сотворении мира уже не восходят ни к какой сказочной традиции, а представляют собой совершенно самостоятельное...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
