Легенда: к истории собирания и изучения - продолжение

Института литературы Академии Наук СССР в Ленинграде В. А. Кравчинской не в условиях краткосрочной экспедиции, а в условиях длительного общения с населением и тесного контакта с ним во время эвакуации, показывают более широкое бытование и более интенсивную живучесть легенды, чем это можно было предполагать по печатным изданиям.

Недостаточность русского материала только отчасти может быть восполнена украинским материалом. Одно только огромное двухтомное собрание В. Гнатюка содержит свыше 400 текстов. Частично недостаточностью материала объясняется, что собственно народная, фольклорная легенда почти не изучалась в нашей науке. Легенда не осознавалась как самостоятельный жанр.

Поэтому и нельзя говорить об истории изучения легенды в том смысле, в каком молено говорить об изучении сказки, былины, причитаний и т. д. Основная проблема, занимавшая русскую науку, была проблема связи фольклорной легенды с русской, византийской, славянской и романо-германской книжной письменностью.

Главная цель — установление источников легенды. Если удавалось установить, что сюжеты заимствованы из русской или иноземной книжной литературы, то задача считалась исчерпанной. Частные случаи таких заимствований объявлялись общим законом легенды, которая признавалась вообще как таковая книжным и заносным жанром.

Другая задача в изучении легенды состояла в определении ее внутренней идеологии. Здесь можно установить, что ранние ученые признавали за легендой идейную самостоятельность и независимость от церковного учения, в более поздних же трудах ее идеология объявляется христианской или богомильской, и эти утверждения переходят из одних трудов в другие.

Мы приведем общие мнения о легенде некоторых наиболее выдающихся исследователей, исследования же по частным вопросам будут приведены ниже, при рассмотрении отдельных сюжетов.

Ранние ученые, как Пыпин, еще признавали наличие собственно народных легенд, признавали независимость хотя бы некоторой части легенд от церковной литературы и церковной идеологии. В своем упомянутой отзыве на «Легенды» Афанасьева Пыпин дает правильное определение легенды и отличает ее от «православно-церковных сказаний», «решительно не принадлежащих к разряду народных поверий».

Таким образом, Пыпин уже видел резкую разницу между народной верой и верой церковной. В дальнейшем, однако, Пыпин оперирует понятием «литературные истории», созданным им в его «Очерке литературной истории старинных повестей и сказок русских».

Приводя духовные стихи, ссылаясь на западноевропейские письменные памятники, упоминая о хронографиях, палеях, житиях, Пыпин, не приводя конкретных данных, внушает читателю мысль, что именно здесь и кроется источник легенды.

Правда, он очень кратко говорит и о легендах самостоятельных, собственно народных и приходит к выводу, что по содержанию народная легенда может быть приурочена или к чужим переводным   сказаниям, или к литературным повестям чисто русским, или, наконец, к устным преданиям, в самом начале принадлежащим к области народной поэзии.

Таким образом, Пыпин хотя бы за частью легенд признает их самостоятельность. И. Я. Порфирьев также еще видит самостоятельность легенды по сравнению с письменной легендарной литературой, но относится к этому явлению, как к чему-то отрицательному.

В разделе «Народные легенды» своей «Истории русской словесности» он говорит: «Подобно (духовным) стихам легенды составились также под влиянием разных сочинений духовной письменности и апокрифических сказаний, но только они еще более уклонились от этих сочинений в изображении своих предметов...

Поэтому легенды далеко не имеют того важного и серьезного тона, каким отличаются большей частью духовные стихи, а скорее походят на религиозные сказки, в которых от священного предания часто остается одно только название лица или события а все прочее составляет чистый вымысел народной фантазии».

Как автор капитальных трудов и изданий по книжной легенде Порфирьев пренебрежительно относится к «вымыслам народной фантазии», тогда как с современной точки зрения эти вымыслы как раз представляют собой драгоценное достояние и подлежат специальному исследованию. Данное мнение Порфирьева, несмотря на свой пренебрежительный характер, все же содержит признание самостоятельности народных легенд. Позднейшие историки литературы часто вообще обходят легенды, умалчивая о них совершенно. В некоторых случаях легенда включается в рассмотрение сказки как особая разновидность ее.

В большой «Истории русской литературы» под ред. Аничкова, Бороздина и Овсянико-Куликовского легендам посвящена, статья Е. Аничкова «Христианские легенды в народной передаче». Е. Аничков выражает господствующую точку зрения, утверждая, что «христианская легенда в духовном стихе, или в сказке, в заговоре или даже в былине принадлежит к чисто книжному наслоению на народной словесности».

Из этого видно, что Аничков не признает легенды как самостоятельного жанра и, далее, что он считает легенду как таковую «книжным наслоением». М. Н. Сперанский в своем курсе посвящает легенде четыре страницы, т. е. по существу отказывается от ее изложения, отсылая читателей к своему курсу «История древней русской литературы», к разделу об апокрифах, объединяя и даже отождествляя их под разделом «Легенда и апокриф». Утверждение, что легенда как таковая есть книжный жанр, делается не на основании исследовательской работы, оно вытекает из общих воззрений данных авторов на фольклор.

Подобно тому, как эпос якобы создается в высшей феодально-аристократической верхушке, а затем спускается в народ, причем народ только хранит и искажает созданное верхами, так и легенда якобы создается в грамотной церковно-монастырской среде. Она выражает христианское учение, доступное в его отвлеченной чистоте только «аристократам ума», в форме бесхитростных рассказов, доступных народным массам.

Из русских ученых, не разделявших господствующей точки зрения на легенду как на заимствованный жанр, должен быть назван А. И. Кирпичников. В статье, посвященной легенде, в «Энциклопедическом Словаре» Брокгауза-Ефрона, он четко отличает письменную легенду типа «Legenda аигеа» от народ».

«В южно-славянских зелллях и в древней России довольно многочисленные легенды, переведенные с греческого, а также и составленные по образцу их, переписываются в продолжение ряда веков, но изменяются только в незначительных подробностях, и большинство их остается памятниками чисто книжными». Чем объяснить эту общую тенденцию в изучении легенды? Она объясняется прежде всего общими причинами, приводящими в старой науке к некоторому пренебрежению к народному творчеству и к отрицанию его творческого характера.

С этим связано слабое развитие фольклористики как самостоятельной науки. Легенда изучалась преимущественно историками древней литературы, которые утверждали первичность именно письменной традиции перед устной и собственно фольклорными сюжетами не интересовалось. В трудах позднейших фольклористов такой тенденции уже нет, но эти труды не удовлетворяют нас со стороны метода.

Н. П. Андреев в двух капитальных трудах, посвященных легендам о двух великих грешниках и о разбойнике Мадее выполненных во всеоружии материала, уже не говорит о книжном происхождении ни данных легенд, ни легенд вообще. Однако к этим работам с некоторыми оговорками относится все то, что говорилось выше о финской школе в связи с изучением сказки. Вопросы идеологии в работах этой школы не ставятся вообще.

В.Я. Пропп. Поэтика фольклора - М., 1998 г.