ЛитератураТеория и история фольклораФольклор и действительностьФольклор и отношение к действительности. Сказка
Одним из признаков прогрессивного реалистического искусства считается то, что в таком искусстве изображается Не всякая, не любая бытовая действительность, а такая действительность, которая отражает социальную борьбу. Но так как фольклор есть искусство народное, передовое, то оно должно изображать эту социальную борьбу. Этот тезис относят не только к бытовой сказке, для которой он имеет некоторое основание, но и к сказке волшебной и к сказке о животных.
Мы не будем вдаваться в полемику. Мысли, подобные приведенным, высказывались неоднократно. На самом деле вопрос об отношении сказки к действительности много сложнее, чем это иногда представляется.
Говоря о сказке, необходимо вспомнить высказывание В.И. Ленина: «Во всякой сказке есть элемент действительности». «Элементы» — части, слагаемые. Ленин не говорит, что сказка «состоит» из элементов действительности, он говорит, что они в ней «есть».
Действительно, достаточно хотя бы было ознакомиться с любым сборником подлинных русских народных сказок, чтобы убедиться, как богато в них представлена действительность.
Образы лесных и домашних животных — лисы, волка, медведя, зайца, петуха, козы почерпнуты из действительности.
Из жизни перешли в сказку и мужики и бабы, старики и старухи, солдаты, цыгане, батраки, попы, мачеха и падчерица и многие другие. Эти элементы действительности можно и нужно собрать, сопоставить, изучить. Как мы видим, это широко делается в зарубежной и советской фольклористике.
Ошибка состоит не в том, что в сказке ищут отражение действительности, а в том, что изображение действительности объявляется основной художественной целью сказки.
Такое мнение ошибочно. Действительность в сказке отражается, но изображение ее не составляет основного эстетического принципа ее. Действительность отражается не прямо, не непосредственно, а сквозь призму известных форм мышления, типичных для фольклора и отличных от тех форм мышления, которые определили литературное творчество XIX века.
Есть и другие обстоятельства, препятствующие непосредственному изображению действительности: сказка, как и другие виды фольклора, подчинена известным законам поэтики, притом не тем закономерностям, которым подчиняется творчество литературное.
Чернышевский, основатель материалистической эстетики, устанавливает некоторую ограниченность, свойственную народной поэтике. О песнях говорит следующее: «... есть во всех народных песнях механические приемы, проглядывают общие пружины, без которых никогда не развивают они своих тем ...». То, что говорится о песне, в еще большей степени относится к сказке.
Чернышевский показывает, как каждому искусству свойственны свои поэтические специфические границы, что нисколько не снижает их оценки. Так и специфически фольклорная ограниченность не противоречит ни высоким идейным, ни художественным достоинствам фольклора. Мысль Чернышевского может быть выражена иначе и продолжена: мы не поймем отношение искусства к действительности, если не изучим специфических закономерностей поэтики каждого из видов искусства и в том числе народной поэтики.
Охватить все жанры сразу невозможно. Мы остановимся главным образом на наименее изученном виде сказки — на сказке бытовой, или, как она иногда называется, новеллистической или реалистической. Изучение мы начнем с конкретного образа. Есть очень странная сказка, известная в нескольких версиях. Это — сказка о злополучном мертвеце.
В общих аспектах дело происходит следующим образом. Дурак: нечаянно убивает свою мать: она попадает в капкан или падает в яму, которую дурак вырыл перед домом. Иногда, впрочем, он убивает ее намеренно: она прячется в сундук, чтобы узнать, о чем дурак разговаривает со своей семьей; он это узнает и заливает сундук кипятком. Труп матери он сажает на сани, дает ей в руки пяльцы или донце, гребень или веретено и едет. Навстречу несется барская тройка. Он не сворачивает с дороги, и его опрокидывают. Дурак кричит, что убили его матушку, царскую золотошвейку.
Ему дают сто рублей отступного. Он едет дальше и теперь сажает покойницу в погреб к попу; в руки ей он дает кувшин со сметаною и ложку. Попадья думает, что это воровка, и ударяет ее палкой по голове. Дурак опять получает сто рублей отступных. После этого он сажает ее в лодку и лодочку спускает по реке. Лодка наезжает на сети рыбаков и рвет их. Рыбаки ударяют по лодке (по мертвой) веслом, и труп падает в воду и тонет. Дурак кричит, что утонула его мать. От рыбаков он тоже получает сто рублей. С деньгами он приезжает домой и говорит братьям, что продал матушку в городе на базаре. Братья убивают своих жен и везут их продавать. Жандарм забирает братьев в тюрьму, имущество их достается дураку. С этим имуществом и привезенными деньгами он начинает жить припеваючи.
Есть и другая версия сказки о злополучном мертвеце, которую, впрочем, можно считать другой сказкой. Для лучшего понимания сюжета ее надо рассмотреть. Здесь дело происходит несколько иначе.
Жена мужика угощает своего любовника. Муж подсматривает. Пока она уходит в погреб за сметаной, муж убивает любовника, а в рот засовывает ему блин, чтобы думали, что он подавился. Затем начинаются проделки с трупом, которые частью могут совпадать с предыдущей версией, частью имеют другую форму. В этом случае от трупа надо отделаться, чтобы свалить с себя подозрение в убийстве. Мужик, например, прислоняет труп к дому, где происходит свадебный пир, и начинает громко ругать пирующих. Гости выскакивают, думают, что ругается мужик, прислоненный к стене, и бьют его по голове. Видя его мертвым, пугаются и, чтобы отделаться от мертвеца, привязывают его верхом к лошади и отпускают.
Лошадь забегает в лес и портит капканы охотника. Охотник бьет мертвеца и думает, что убил его. Он сажает труп в лодку, а дальше действия развиваются как в предыдущей сказке: злополучный мертвец от удара рыбака падает в воду и тонет. Эта версия отличается от предыдущей тем, что в ней нет фигуры, извлекающей из событий пользу. такими пустяками заниматься не может. «Сказка вся, больше врать нельзя» — такова концовка многих сказок. И если у некоторых народов известны другие окончания, в которых рассказчик уверяет, что все рассказанное есть истина, то такие концовки надо понимать как шутку.
Мы не будем сейчас устанавливать, чем привлекательна сказка. Во всяком случае, не тем, что она соответствует действительности. Наоборот, молено даже сказать, что несоответствие действительности возводится народом в некоторый эстетический принцип. Этот принцип не есть недостаток, и он не исключает ни красоты, ни мастерства повествования, ни идейности. Пушкин в последних строках своего «Золотого петушка» говорит:
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок.
Она привлекает мастерством повествования. «Сказка складом, песня ладом красна». «Склад», «складка» относятся к области композиции. Чернышевский отрицательно относился к таким романам, которые построены на слишком резких, исключительных положения или сцепленных обстоятельствах, и уподобляет их сказкам с их выдумками. Но сказка — не роман.
Именно «сцепление обстоятельств» и есть то, что народ называет «складка». В сказках привлекают такие комбинации фактов, которые в одних случаях приводят к ярко выраженному комическому эффекту, в других — создают впечатление трогательного и героического. Сказка имеет другую художественную цель, чем изображение действительности, хотя элементы действительности в ней, как указано, всегда есть.
Когда в Европе в эпоху Возрождения начала расшатываться власть церкви над человеческими умами, житийная, апокрифическая, евангельская и вообще церковно окрашенная литература перестала удовлетворять. Начала создаваться светская литература. Эта литература черпала свой материал из жизни, но она широко использовала сюжеты фольклорные.
Фольклор привлекал своим сюжетным богатством и своей веселостью. Жизненность и веселость были противоположны проповеди смирения и аскетизма. Человек имеет право пользоваться благами жизни. Широкое вторжение фольклора в Такова эта сказка. Стоит несколько вдуматься в нее, мысленно представить, что происходит, чтоб сразу же увидеть, что в действительности описанные в этой сказке действия совершить невозможно.
Если бы современный советский писатель вздумал написать рассказ о том, как была убита мать и как потом убийца воспользовался трупом для вымогания денег, то ни одно издательство не согласилось бы печатать такой рассказ и было бы вправе так поступить. Между тем как сказка она печатается совершенно беспрепятственно.
Но, может быть, это какая-нибудь уникальная нетипичная сказка? Но это не так. Она чрезвычайно популярна. Ее знают не только русские, но многие народы Европы. Она проникла даже к индейцам Северной Америки. По своему характеру она также не составляет исключения. Достаточно взять в руки «Указатель сказочных сюжетов» и раскрыть раздел «Новеллистические сказки», чтобы убедиться, что все другие сказки наполнены подобными лее чрезвычайно интересными невероятностями. С этой стороны сказка эта типична.
Подобные сказки привлекают не тем, что в них передается действительность, а тем, что они — веселые и интересные фарсы. Ни рассказчик, ни слушатель не относят действие к действительности. К действительности его может отнести исследователь и определить, какие стороны истории и быта вызвали к жизни этот сюжет, но это относится уже к области не художественного восприятия, а научного. Это не сниженный, не ограниченный или какой-то особый сказочный реализм, это и не аллегория, и не басня, это сказка, только и именно сказка, она вызывает восхищение и нужна народу.
Сказка есть нарочитая поэтическая фикция. Она никогда не выдается за действительность. «Сказка — складка, песня — быль», — говорит пословица.
Народ относится к сказке добродушно-снисходительно, но возможно и презрительное отношение к ней именно потому, что сказки не соответствуют действительности. Известны случаи, когда рассказчики не верили ученым, которые приехали из города за сказками, так как серьезный человек литературу было явлением закономерным для всех стран Европы. В Англии появляется Чосер с «Кентерберийскими рассказами», в Италии — Боккаччио и целая плеяда новеллистов (Саккетти, Мазуччио, Банделло и многие другие). В Германии этот процесс развивается в XV веке (фацеции Г. Бебеля, новеллы Паули, Викрама, Монтонуса и других).
Волна фацеций через Польшу хлынула к нам, но у нас в XVII в. на основе своего фольклора создавалась своя национальная реалистическая повествовательная литература (Лиса и петух, Шемякин суд, Повесть о Ерше Ершовиче, Повесть о Карпе Сутулове и др.).
Процесс перехода сюжетов или повествовательного стиля в литературу совершался, однако, не путем заимствования только, но — и это наиболее важно — путем преодоления того отношения к действительности, которое характерно для сказочного повествовательного фольклора.
Это молено иллюстрировать следующим образом. Сюжет сказки о злополучном мертвеце был использован итальянским новеллистом Мазуччио (ок. 1420—1500).
Сравнение его обработки с фольклором очень поучительно как для изучения поэтики фольклора, так и для понимания становления реалистического повествовательного искусства. Новелла называется «Невинный убийца». Здесь дело описывается очень сходно с тем, как это сделано в сказке, но принципиально совершенно иначе. В Саламанке, во время правления в Кастилии короля Феррандо Арагонского, леивет ученый молодой богослов, миноритский монах по имени Диего. Так начинается эта новелла. Уже это начало показывает совершенно иную цель повествования. То, что в новелле место и время действия указано, а в сказке — нет, разница не внешняя и не случайная. В новелле действие перенесено в сферу конкретной реальной действительности. Это уже не сказка.
При сохранении контуров сюжета, при совпадении событий, о которых рассказывается, в новелле нарушен весь основной канон сказочной поэтики. Это не сказка, а новелла, рассказ. События раскрываются не только как возможные в действительности, но как имевшие место в определенном пространстве, в определенное время и случившиеся с определенными лицами. Юмористической фикции действительности здесь нет. Все это видно из дальнейшего повествования.
Рассказ представляет собой любовную историю и насыщен бытовыми подробностями. Упомянутый ученый монах влюбляется в жену богатого вельможи и преследует ее письмами.
Она не отвечает ему взаимностью и, боясь огласки и скандала, тайно все рассказывает своему мужу, который отличается злобным и вспыльчивым характером. Муж заманивает монаха в свой дом и приказывает его в темноте удавить, а труп унести в монастырскую уборную и посадить его там. Мы не будем рассказывать сюжет и подвергать его подробному анализу.
Как и в сказке, труп из рук одного мнимого убийцы переходит в руки других. Здесь и мертвец, прислоненный к стене, и труп, посаженный на лошадь, и т. д. Последнего мнимого убийцу ловят, подвергают его пыткам и хотят предать его казни. Тогда один за другим мнимые убийцы являются в суд и показывают на себя. Последним является настоящий убийца, и все разъясняется. Король, которому рассказали это происшествие, находит его смешным и приказывает помиловать убийцу.
Совершенно очевидно, что перед нами сказочный сюжет о злополучном мертвеце, в той его версии, в которой муж убивает любовника своей жены. Но вместе с тем даже краткий пересказ показывает, что рассказ из «складки», или, как говорили когда-то на Руси, «басни», превратился в быль.
Этот процесс (перехода сюжетов или стилевых форм — А. М.) закономерен для всех тех случаев, когда фольклорный сюжет проникает в новеллистическую литературу. На русской почве он может быть прослежен, например, на сравнении сказки «Поп, дьякон и дьячок» (Андреев, 1730), известной во многих вариантах, с повестью о Карпе Сутулове. В сказке поп, которому крестьянка приглянулась на исповеди, а за ним и дьякон и дьячок напрашиваются к ней.
Красавица обманывает и позорит всех трех и выдает их мужу. (Мы не будем приводить сказочных текстов, они известны.) Повесть же о Карпе Сутулове начинается так: «Бе некто гость велми богат и славен зело, именем Карп Сутулов, имеяй жену у себя именем Татиану, прекрасну зело. И живяше он с нею великою любовью. И бе гостю тому живуще во граде некоем, и в том же граде друг бысть велми богат и славен и верен зело во всем, именем Афанасий Бердов».
Действующие лица приобрели имена и фамилии, намечены их характеры, в дальнейшем богато представлен бытовой фон, характерный для городского быта XVII века, и т. д.
Эта повесть так же важна своим соответствием фольклору, как и своим отличием от него. Таков один из основных признаков сказки. Несоответствие действительности как один из эстетических принципов сказки свойствен только ей, но не свойствен другим жанрам повествовательного искусства.
В.Я. Пропп. Поэтика фольклора - М., 1998 г.
 |
 |
Совершенно иное отношение к действительности, чем в сказке, мы имеем в былине, хотя с...
|
 |
|
О балладных сюжетах: мы рассмотрим, как исполнитель понимает действительность. Решить...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
