ЛитератураЛитература Восточной ЕвропыБелорусская литератураБелорусская литература первой половины XVIII в. Традиции барокко
Как и во второй половине XVII в., ведущим художественным направлением белорусской литературы первой половины XVIII в. остается барокко, пришедшее сюда из Польши и Украины. В свою очередь Белоруссия, как отмечает Д. С. Лихачев, выступила посредником в распространении барокко дальше на восток, в Россию.
Отдельные черты этого направления заметны уже с середины XVII в. (прежде всего в поэзии Симеона Полоцкого). Однако наиболее отчетливо и полно барокко проявилось в поэзии, прозе и драматургии первой половины XVIII в.
Подобно европейскому, белорусское барокко было тесно связано с идеями Контрреформации. Но как художественное мировосприятие оно значительно шире их, поскольку синтезирует средневековые и ренессансные традиции, книжные и народно-фольклорные элементы (интермедии к школьным драмам, любовная лирика).
Как и восточнославянскому барокко в целом, белорусской барочной литературе свойственны различные идейно-философские и формально-стилевые тенденции. Наряду с «высоким», чаще всего элитарным барокко (религиозная лирика, панегирики) существовало «среднее» и «низкое» барокко.
Последнее было представлено пародийно-бурлескной поэзией и прозой, народно-демократическими по своему содержанию. Между этими течениями шла непрерывная борьба, которая, однако, не исключала и плодотворного взаимопроникновения.
В первой половине XVIII в. еще продолжала развиваться религиозно-дидактическая лирика. Метафизическая, в традиции Средневековья, она все больше отрывалась от реальности. Сюжеты и образы религиозных, преимущественно униатских, кантов и дидактических стихотворений («О Страшном Суде», «Размышление о смерти», «Карай меня, господи мой» и др.) брались из Библии и житий святых.
В морально-дидактических поучениях проповедовались смирение, бренность жизни, страх перед потусторонним миром. Религиозно-назидательная поэзия изображала человека как беспомощное, пассивное существо. Художественные образы этой поэзии были связаны со старой традицией.
Достигнув апогея во второй половине XVII в. в творчестве Симеона Полоцкого и его учеников, высокий стиль белорусской поэзии начинает в первой половине XVIII в. разрушаться изнутри под воздействием проникновения в нее фольклорной стихии. Религиозное содержание постепенно вытесняется светским, земным.
Красноречивым свидетельством обмирщения духовной поэзии являются белорусские стихотворения на приезд в Вильно епископа Шембека и на пребывание в Пинске епископа Стефана (20-е годы). Эти стихи принадлежат, очевидно, перу преподавателя иезуитских коллегий Доминика Рудницкого (1676—1739).
В них характерная религиозная символика, барочная эмблематичность (обыгрывание геральдических образов лилии и розы) своеобразно сочетаются с народно-песенными элементами. В это время появляются первые белорусские колядки, генетически связанные с польской и украинской пасторалью. От религиозного, библейского содержания в них остается только внешний антураж.
Более успешно развивалась светская морально-дидактическая лирика, бытовавшая среди беднейшей шляхты и купечества. Авторы объясняли читателю, что такое добро и зло, поучали, что истинное счастье дают не богатство и знатность, а добродетели («К тому, кто с хорошей совестью»).
Земное счастье объявлялось высшей целью человеческого бытия («О бедности человека», «Чего же ты, молодец, печалишься», «Пора приходит по счастью тосковать», «Бывало лиха много на свете»). Лирический герой жалуется на превратности судьбы, преследования недругов, тоскует по лучшей жизни:
Я никак все не пойму, за что погибаю,
Что нигде от злых людей покоя не знаю?
Ни скрытися не могу, ни жить явно в свете:
Явно — гонят, а втайне расставляют сети.
А что кому за вина, какая причина,
За что меня гонят, бьют? Ведь я сиротина.
(Перевод здесь и далее В. Короткевича)
Художественно-стилевые средства этой лирики почерпнуты из поэзии барокко. Стремясь вызвать у читателя нужный эффект, неизвестные нам авторы прибегали к резким смысловым и формальным сопоставлениям (жизнь и смерть, добро и зло, счастье и недоля, свет и тьма). Возвышенное и фантастическое совмещалось с идиллическим, юмористическим и даже натуралистическим.
По сравнению с поэзией предшествующего периода действительность стала изображаться в развитии («Ах ты, лестный свет»). Герой предстает перед читателями как существо сложное и противоречивое, наделенное и добродетелями и пороками.
К этому периоду относится расцвет и белорусской песенной лирики. По своему светскому содержанию и по языку она относится уже целиком к новой традиции. Сегодня известно около 150 любовных стихов — песен, найденных в последнее время в различных рукописных сборниках.
Произведения интимной лирики создавались бродячими школярами и дьяками, актерами и музыкантами, исполнялись, сопровождая танец, в домах шляхты и горожан, откуда проникали в деревенскую корчму, часто становились фольклорными.
В песенной лирике синтезировались различные литературные и фольклорные традиции и влияния. От Ренессанса шло прославление радостей жизни, непреодолимой силы любви. Лирический герой достаточно активен, способен крепко и преданно любить.
От барокко любовная лирика взяла цветистую декоративность, контрастность, парадоксальность, усложненность ритмики и строфики, изощренность риторических фигур («Как чудесно личико по той же причине»). Наряду с активным выступает герой пассивный. Любовь для него — чувство иррациональное, дисгармоничное, «хворость» или «неволя», но неволя сладкая и желанная:
Неволюшка моя с вами,
С пригожими очесами,
Что мне спать вы не даете,
Тоску сердцу задаете.
(«Неволюшка моя с вами»)
Одновременно в этой лирике отчетливо чувствуется фольклорная стихия. Здесь проявилось характерное для барокко творческое соединение литературных и народных традиций, «высокой» и «низкой» поэзии.
Порой создавалась умелая стилизация под народную песню («На долине мак, мак», «Ой, я в лесу не была»). Но чаще всего влияние фольклора проявлялось в использовании народных образов, символов, эпитетов и параллелизмов, персонифицированных обращений к силам природы.
Интимной лирике присущ народный, далекий от религиозного пуризма взгляд на любовь и женщину. Горячо полюбив, девушка легко расстается со своим «рутяным венком». Осуждается брак, основанный на расчете, социальном неравенстве.
Белорусская лирика была тесно связана с украинской и польской любовной поэзией, часто попадала в русские рукописные сборники. В стихах-песнях слышатся отзвуки различных политических событий, освободительных войн украинского народа («Не печалься, девонька, что я иду на Украину»). По своим художественным достоинствам и массовости любовная лирика — наиболее интересное явление белорусской поэзии того периода.
В первой половине XVIII в. успешно развивалась также юмористическая и сатирическая поэзия, принадлежащая к «низкому», полуфольклорному слою барочной литературы: «Собрание птиц», «Птичьи ссоры и суд над вороном», «Военный поход грибов», «Описание птичьей хвори» и др. В аллегорической форме в них повествуется о нелегкой жизни простого человека.
В сатирических произведениях осуждалась жадность и жестокость магнатов (стихотворение на смерть гетмана А. Сенявского), невежество и нечистоплотность духовенства («Разговор одного митрополита со слонимским протопопом»), пьянство («Про хмель»). Комические черты современников порой гиперболизировались до гротеска.
Юмористическая и сатирическая поэзия пользовалась большой популярностью, бытовала в народе наряду с фольклорными произведениями.
Пародийно-сатирические произведения, оппозиционные к литературе господствующих классов, принадлежали уже к новой литературной традиции. Подделки, плоды мистификации сознательно выдавались за церковные проповеди, сеймовые речи или деловые послания. Пародируя Библию, эти произведения объективно были направлены против идеологии Контрреформации.
Значительными памятниками пародийно-сатирической прозы являются «Речь русина», «Вторая речь русина» и «Русская схизматическая проповедь», возникшие примерно в середине XVIII в. Парадоксальность, орнаментальная цветистость свидетельствуют о барочных истоках этих произведений.
В «Речи русина» мир аллегорически сравнивается с жерновами, куда бог, будто зерно, засыпает людей. «Вторая речь русина» построена по канонам церковной проповеди. Но традиционный евангельский сюжет наполнен актуальным содержанием. Пастырям, утверждается здесь, надо бояться не столько волков, сколько солдат, грабящих всех на своем пути.
Автор предлагает исходить не из суеверий, а из собственного опыта: «Не всегда нужно доверять ушам, которым сладко поют ангелы-подхалимы, надо и собственным оком посмотреть, если хочешь правду узнать».
В «Русской схизматической проповеди», возникшей, вероятнее всего, на Витебщине, местные феодалы показаны ханжами, блудливыми людьми. Им противопоставляется Петр I, завоевавший бессмертную славу полезными деяниями.
Белорусская драматургия периода барокко была представлена интермедийными вставками к польским драмам, которые ставились на сценах иезуитских школьных театров (Гродно, Полоцк, Новогрудок, Витебск и др.).
Эти драмы создавались преподавателями поэтики и риторики с утилитарно-дидактическими целями — содействовать воспитанию христианских добродетелей и распространению «хорошего вкуса». Реальное здесь сочеталось со сверхъестественным («Житие святых Бориса и Глеба»).
В драмах-моралите чаще всего действовали абстрактные воплощения Добра и Зла. Иное дело — комические интермедийные вставки, писавшиеся по-белорусски местными школярами.
В отличие от драм их сюжеты брались из повседневной жизни, бродячих анекдотов, произведений иноязычной литературы (интермедия «Игра фортуны», например, представляет собой переделку польской комедии П. Барыки «Мужик-король»). Этнографически достоверно переданы в интермедиях реалии крестьянской жизни.
Так, в интермедии «Крестьянин, ученик» главный герой жалуется, что все деньги у него «забрали урядники», урядник же «рассудит все дело вожжами». При крепостном строе мужику холодно и голодно, приходится «в кулак трубить», когда «детки дома зубами звонят».
Возникнув в XVII в., белорусская интермедия в первой половине XVIII в. претерпевает значительную эволюцию: она приобретает самостоятельный характер, становится независимой от содержания самой драмы. Изменяется и главный герой.
Если в иезуитских сценках XVII в. невежественный и неуклюжий белорусский мужик был преимущественно объектом насмешек и нравоучений, то в интермедиях «Литератор, крестьянин, Самохвальский», «Крестьянин, ученик», «Крестьянин и ученик-беглец», содержавшихся в Ковенском сборнике (ок. 1730 г.), он выступает как победитель в единоборстве с господами и школярами. Герой получает собственное имя и индивидуальный характер. Его речь образна, насыщена народными оборотами и поговорками.
Постепенно совершенствуется структура и сценическая форма интермедий, появляется тенденция к перерастанию интермедии в комедию («Вакханалия», 1725). Возникшие на перекрестке профессиональной литературы и фольклора школьные комические игралища имели большое значение в развитии белорусской литературы.
Благодаря им в качестве не только главного, но и положительного героя впервые на сцене появился крестьянин. (От иезуитского школьного театра сохранилось около двадцати белорусских и польско-белорусских сценок.)
Несмотря на неблагоприятные условия, белорусская литература сделала в первой половине XVIII в. определенный шаг вперед. Из письменности выделялось собственно художественное творчество, повысился интерес к народной жизни.
 |
 |
В несколько иных условиях протекало развитие белорусской литературы во второй половин...
|
 |
|
В первой половине XIX в. продолжался процесс формирования новой белорусской литератур...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
