ЛитератураЛитература Центральной, Южной и Юго-Восточной ЕвропыВенгерская литература"Обновители языка". Демократическое течение в венгерском Просвещении
В 90-х годах Габсбурги (Франц I) начали решительно искоренять в Венгрии «заразу Просвещения» — прежде всего в ее политическом выражении.
За участие в «якобинском» движении — республиканском заговоре 1795 г. — были казнены его руководитель, естествоиспытатель и философ Игнац Мартинович (1755—1795), законовед радикального, даже революционного образа мыслей Йожеф Хайноци (1750—1795). В тюрьме погиб талантливый поэт-руссоист Ласло Сентйоби (1767—1795).
Много лет провел в тюрьме за участие в этом заговоре поклонник Бешенеи и Французской революции, основоположник венгерской политической лирики Янош Бачани (1763—1845). Ту же участь претерпели автор венгерского перевода «Марсельезы» Ференц Вершеги (1757—1822), писатель и филолог Ференц Казинци.
Из-за разгрома радикального политического течения и усилившейся реакции в венгерском Просвещении возобладала с 90-х годов более умеренная, не французская, а немецкая, учено-филологическая линия. Ее представлял прежде всего Ференц Казинци (1759—1831), который, выйдя из заключения (1801), стал зачинателем и признанным авторитетом общественно-литературного движения за так называемое «обновление языка».
В обновлении — эмансипации и усовершенствовании венгерского языка — Казинци видел единственно возможное в условиях политического гнета русло национального сплочения и подъема. Крупной заслугой этого движения, в частности, стало создание тысяч новых слов и оборотов, ибо необходимо было восполнить бедность существовавшей лексики, недостаточной для обозначения новых понятий и явлений жизни, европейской культуры и науки.
Движение «обновителей», которое раскололо буквально всех венгерских литераторов на «неологов» и «ортологов» и на протяжении двух десятилетий будоражило литературную жизнь, сыграло свою роль в становлении единого венгерского литературного языка, сбивавшегося до тех пор то на диалектное, то на жаргонное разноречие.
А переводы произведений Шекспира, Мольера, Гете, Шиллера, Гердера, Лессинга, Клопштока, осуществленные Казинци (из оригинальных его сочинений известной художественной ценностью обладают отдельные стихотворения и воспоминания), помогли разрушению и отмиранию ретроградных эстетических вкусов.
Сам Казинци именно свои переводы считал главным делом своей жизни, как вообще переводы с европейских языков — задачей венгерской литературы. Для создания самостоятельных произведений она, по его мнению, тогда еще далеко не созрела.
Устранение требования национальной художественной оригинальности из эстетической программы «обновителей» отражало ее определенную ограниченность, кабинетную отвлеченность и вызвало вскоре бурные протесты романтиков (Кёльчеи и др.).
Но уже в самой литературе Просвещения нарастало более полноправное «народное» течение, как оно называется в современном венгерском литературоведении.
Не имевшее политической окраски, далекое от какой бы то ни было программности, ученого теоретизирования, оно вместе с тем было демократичнее идейно и творчески, оставило после себя более ценные и долговечные литературные произведения.
Если Бешенеи, Казинци при всем их историческом значении ныне уже устарели как мыслители и писатели, то Чоконаи, Фазекаш, Катона стоят у истоков живой классической венгерской литературы, до сих пор переиздаются, читаются, ставятся на сцене («Бан Банк» Катоны) и даже экранизируются («Мати Лудаш» Фазекаша).
Михай Чоконаи-Витез (1773—1805) был крупнейшим лириком венгерского Просвещения, которого в XX в. высоко ценил Ади, чьи творческие начинания в XIX в. нашли отклик у Петефи и Араня.
Традиции грубовато-комической школярской и народной венгерской поэзии, итальянской песенной лирики и рококо, античная любовная мифология и радикально окрашенный руссоизм своеобразно переплелись и сплавились у него, создав то неповторимое единство философской глубины, изящной формы и плебейской прямоты, которое и поныне привлекает в его творчестве.
Чоконаи представлял не «придворное» и даже не просвещенно-дворянское, а разночинно-демократическое восприятие и переосмысление рококо. Примеры подобного — в сущности плебейски-возрожденческого — преломления рококо, которые можно найти и в других литературах Востока Европы, связаны с расширением социальной почвы Просвещения.
Красноречива в этом смысле сама биография Чоконаи, приводящая на память отчасти Вийона, отчасти Шандора Петефи. Отец Чоконаи был фельдшером и коновалом, мать — дебреценской мещанкой. В дебреценском коллегиуме, где Чоконаи изучал античную поэзию, он стал и сам писать очень мелодичные, лирически прочувствованные и богатые живыми наблюдениями стихи, но был в 1795 г. исключен за вольный образ жизни и мыслей. С тех пор началось незавидное, неустроенное существование бродячего поэта.
Неудачу потерпели и его сватовство (к дочери богатого торговца), и попытки издавать литературную газету или хотя бы пристроиться на должность учителя. Донимала его полиция, изнуряли жестокие болезни...
Не желая быть приживалом, высмеивая в своих произведениях глупых высокородных меценатов, мечтая жить на честный литературный заработок, Чоконаи, чтобы хоть как-нибудь перебиться в своей бедной, темной, задавленной габсбургским деспотизмом стране, все же вынужден был поступаться независимостью и гордостью, принимать подачки и злоупотреблять гостеприимством друзей. Умер он от истощения и чахотки, не достигнув даже тридцати двух лет.
Первые свои произведения Чоконаи создал еще в Дебрецене. Это ироикомическая поэма «Война мышей и лягушек» (ок. 1791 г.), высмеивавшая препиравшихся на сословном собрании 1790 г. венгерских дворян, и сатирическая комедия «Темпефёи» (1793).
В ней, словно предвосхищая собственный жребий, Чоконаи изобразил нищего поэта, который терпит насмешки и унижения от чванливых, бесчувственных бар, обрисованных, пожалуй, с еще большей выразительностью, чем в «Философе» Бешенеи (на него автор в известной мере опирался).
В Дебрецене же было написано несколько больших лирико-философских стихотворений, запечатлевших страстное отвращение поэта к религиозному суеверию, к частной собственности и его горестно-благородную мечту о равенстве и счастье всех («Константинополь», «Вечер», 1793).
Род человеческий, безумный, бестолковый,
Зачем ты сам себе, скажи, надел оковы?
Земля-кормилица, она была твоею,
А ныне лишь скупец, гордец владеет ею...
Везде «твое», «мое». Насколько было краше,
Когда про все кругом могли сказать мы: «наше».
(«Вечер». Перевод Н. Чуковского)
Но главным творением Чоконаи, принесшим ему наибольшую известность, были «Песни Лилы» (1795—1799) и другие лирические стихи. Еще до издания они распространялись изустно и в списках, как потом стихи Петефи.
Подкупали в них безыскусная простота и цельность чувства, неподдельно народный язык и мироощущение. Шутливо-наивное восхищение любимой и грустное разочарование, задушевно-доверительная надежда и вздох печали о страждущих на земле, жажда мирного творческого труда и протест обездоленного поэта против «тиранических законов», жизнелюбиво-непринужденные жанровые сценки и подспудный трагизм — таково глубоко человечное содержание «Песен Лилы» да и остальной лирики Чоконаи, гораздо более многогранной и серьезной по темам и настроениям, нежели просто любовной.
«Сквозь фарфорово-прозрачную, игриво-легкую и удивительно разнообразную по форме лирику душевные терзания, гнет бесприютности и болезней лишь едва просвечивают, — по словам венгерского литературоведа Й. Саудера, — но эта-то необычная двойственность, эта теснящаяся в груди и подавляемая жалоба и делают поэзию Чоконаи столь чутко-беспокойной, богатой переливами интонаций, настроений». Меж строк ее словно брезжит, витает некое тревожное предощущение близкого будущего: несчастливого, не знающего цельности и гармонии буржуазного общества.
Чоконаи был также автором комической поэмы «Доротея» (1799), навеянной отчасти «Похищением локона» Попа, но больше венгерскими шуточными масленичными песнями про старых дев и отличающейся от комического эпоса Попа более четкой социальной типизацией действующих лиц. Написал Чоконаи, кроме того, комедию «Вдова Карньо» (1799). Но в золотой фонд отечественной литературы вошла прежде всего его лирика.
Другой замечательный представитель народной линии в венгерской литературе Просвещения — Михай Фазекаш (1766—1828). Тоже уроженец, а позже постоянный житель Дебрецена — этого, как бы мы сегодня сказали, «капитализирующегося» города — Фазекаш оставил много морализаторских стихотворений, проповедующих добродетель, осуждающих бесцельное военное кровопролитие и воспевающих бюргерски умеренную трудовую жизнь.
Он был также автором од в античном и классицистском стиле, довольно удачных подражаний народным песням, даже составителем астрономического календаря и первой венгерской научной книги по ботанике.
Но среди всего этого разнообразного творчества подлинной народностью и художественным совершенством выделяется десятки раз переиздававшаяся и переведенная на много языков (в том числе на русский) поэма «Мати Лудаш» (изд. 1817).
Сюжет поэмы — в сущности, стихотворной сказки, написанной гекзаметром, который с помощью мастерски вводимых спондеев удачно приноровлен к неторопливо-обстоятельной, чуть лукавой устной речи, — несложен.
Смелый, упрямый, сметливый и независимый деревенский парень в отместку за отнятых гусей и несправедливые побои обещает жестокому и спесивому барину трижды избить его самого — и успешно осуществляет свою угрозу. Но эта простая история под пером Фазекаша перерастает в некий антикрепостнический эпос, в героизацию вышедшего из повиновения крестьянина.
Фазекаш нисколько не идеализирует своего Мати. У него сугубо земные, даже утилитаристские склонности. Он не прочь приторговать, ловко провести, откровенно заботится о своем кошельке, выгоде, для чего изучает ремесла и разные прикладные науки.
Все это, так сказать, его житейские таланты и одновременно практически «буржуазные» рецепты самого автора, как реально выйти крестьянину из зависимости у помещика: одержав прежде всего «экономическую» победу над ним.
Но в то же время Фазекаш, конечно, наслаждается, любуется непокорностью, силой, достоинством Мати. Кроме бесспорно плутовских качеств, в Мати Лудаше живут и жажда борьбы, ощущение социальной несправедливости — дух народного бунтарства.
И хотя трезвый автор избегает в своей фольклорной по корням поэме всякой свойственной фольклору же, но нелюбезной его сердцу здравомыслящего горожанина фантастики, этот воюющий за свое человеческое достоинство и свободу народный герой прямо связывает «Мати Лудаша» с «Толди» Я. Араня и «Витязем Яношем» Ш. Петефи.
Просвещение дало венгерской литературе выдающегося драматурга — Йожефа Катону (1791—1830), чье известнейшее произведение, тираноборческая трагедия «Бан Банк» (изд. 1820) дышит почти шекспировской глубиной и мощью.
До этого Катона написал несколько более слабых драм — антиклерикальных, в защиту веротерпимости («Клеменсия Обиньи», «Жижка») и патриотических, против иноземного гнета («Гибель Иерусалима»). Построением действия, разработкой напряженных душевных состояний они подготавливали главное произведение драматурга.
Сюжет «Бана Банка» воскрешал трагические события венгерского средневековья (из эпохи короля Эндре II, 1205—1235), которые были обработаны также Гансом Саксом и Грильпарцером. Но сюжетное обрамление, наполненное злободневнейшим для тогдашней Венгрии содержанием, привлекало внимание к национальному неравенству и вопиющей народной нищете.
Герой трагедии Банк, оставленный королем на время своего отсутствия наместником, не может в душе не склоняться на сторону венгерских дворян, которые ропщут, возмущенные развращенностью и произволом иноземных вельмож (во главе с королевой Гертрудой). Не может он не признать и справедливости крестьянских жалоб на поборы, на безнаказанное тунеядство за народный счет.
Вступаясь за поруганную честь жены, Банк волей обстоятельств сам становится отмстителем за унижение страны и народа: в порыве гнева он убивает королеву-чужестранку, но нравственно, душевно не в силах разрешить для себя прямое противоречие между своим долгом наместника и патриота, гражданина.
Страсть не любовная, а прежде всего гражданственно-патриотическая, которая противится традиционно-сословной верности престолу, — вот какой стороной обернулся в литературе порабощенной Габсбургами Венгрии характерный конфликт классицизма.
Разрешить его призваны были уже романтики. Не случайно глубокая драматическая сила, психологическая выразительность характеров и свободолюбивый пафос обусловили огромную популярность трагедии Катоны позже, в канун и в дни революции 1848 г.
На ее романтически переосмысленный сюжет была сочинена Ференцем Эркелем одноименная опера (она с успехом ставится сейчас и у нас). Творчество Чоконаи, Фазекаша, Катоны — вершина Просвещения в венгерской литературе, делающая понятными и объяснимыми как направление ее дальнейшего развития (романтизма, реализма), так и позднейшие художественные достижения.
 |
 |
Литературе венгерского Просвещения начало кладет творчество Бешенеи, а конец — ...
|
 |
|
Романтическое мироощущение в Венгрии первоначально всецело определялось порывом к нац...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
