ЛитератураЛитература Центральной, Южной и Юго-Восточной ЕвропыПольская литератураРомантическая лирика Юлиуша Словацкого
Мицкевич с середины 30-х годов с крупными произведениями более не выступает. Наиболее успешно новые для литературы проблемы и жанры разрабатываются в творчестве другого великого романтика, Юлиуша Словацкого (1809—1849), который тоже полжизни провел в эмиграции.
Детство его прошло на Волыни (отец был профессором лицея в Кременце) и в Литве. После окончания Виленского университета Словацкий служит в Варшаве, в дни восстания публикует патриотические стихи, которые сделали его имя известным.
В 1831 г. поэт выезжает с поручением повстанческих властей за границу и навсегда остается на чужбине (живет во Франции, Швейцарии, совершает путешествие в Италию, Грецию, на Ближний Восток). При отсутствии необходимого контакта с читателем и поддержки со стороны критики он упорно и много работает, одну за другой выпускает новые книги, пока преждевременная смерть от чахотки (в Париже) не прерывает его подвижнический труд.
Переходного периода в творчестве Словацкого не было: он сразу выступает как убежденный романтик. В центре поэтических повестей, писавшихся еще на родине, изданных в 1832 г. за границей и успеха не имевших («Гуго», «Монах», «Араб», «Ян Белецкий», «Змей»), герой «общеромантического» типа, отверженный и таинственный (ощутимо здесь влияние «восточных» поэм Байрона). Эмигрантский период открывается поэмой «Ламбро» (1833), которая стала откликом на неудачу восстания, осуждением нерешительных и малодушных.
Поэма «Час раздумья» (1833), расчет с поэтической юностью, с миром самоуглубленной рефлексии, с «болезнями века», губящими молодые души, стала попыткой проникновения в сферу человеческой психологии. Представление о равносложности и равнозначности личного «я», взятого в богатстве внутренней жизни, целому мирозданию польскими романтиками в полной мере разделялось.
В последующем у Словацкого заметен отход от жанра поэтической повести. Лиризм, основанный исключительно на глубине поэтического чувства, лег в основу поэмы «В Швейцарии» (опубл. 1839). Лирический пейзаж, в котором стирается грань между субъективным и объективным, одухотворенность, связанная с раскрытием внутреннего мира рассказчика, превращается в поэтическую симфонию восторженной любви.
Поэма «Отец зачумленных» (1839) была навеяна впечатлениями от поездки на Восток, но пленявшая современников ориентальная экзотика в ней отсутствует: важнее для автора простота, психологическая достоверность, — и он ограничивается передачей скорбного рассказа старого араба, потерявшего семью во время чумы.
Говоря об участи нации, Словацкий использует дантовские мотивы («Поэма Пяста Дантышека герба Лелива о пекле», 1839, герой которой, потеряв трех сыновей, совершает путешествие в ад).
В дантовской традиции задумал Словацкий и поэму «Ангелли» (1838), написав ее ритмической прозой. Действие происходит в Сибири, где томятся ссыльные поляки, но на самом деле речь идет о политической борьбе среди эмиграции (Словацкий, споря с Мицкевичем, не считал ее стоящей на уровне великой исторической миссии и оценивал критически).
Изображая в «Ангелли» эмигрантов, поэт стремился стать над партиями, счел далекими от народа и консерваторов, и проповедников религиозно-мистических учений, и демократов (хотя со взглядами последних политические мнения Словацкого во многом совпадали).
Поэт предсказывал грядущую революцию, на знамени которой будет начертано слово «люд», т. е. простой народ. В своем пророческом видении он не находил места для героя поэмы, юного «рыцаря сердца», жертвы тяжелого безвременья, чье призвание лишь в том, чтобы связать своей судьбой прошлое и будушее.
Еще в конце 20-х годов Словацкий обратился к драматургии, создав трагедии («Миндовг», 1829; «Мария Стюарт», 1830), отмеченные влиянием Шекспира и насыщенные политическим содержанием.
После восстания, когда драма становится ведущим жанром в польской литературе, Словацкий выступает, по сути дела, как создатель польского романтического театрального репертуара (освоенного сценой спустя много лет). Изданный анонимно «Кордиан» (1834) был (как третья часть «Дзядов» Мицкевича) образцом свободно построенной романтической драмы.
Автор «Кордиана» по-своему интерпретировал избранный им жанр: расширил охват событий и круг участников, локализовал происходящее как в Польше, так и в других европейских странах; фантастику использовал не только для выражения своей оценки событий и лиц, но и для раскрытия внутреннего мира героя.
«Кордианом» был начат многолетний поэтический спор между Словацким и Мицкевичем: автор его выступил против мессианистской доктрины создателя «Дзядов», считая, что участие поляков в освободительной борьбе народов в мистическом обосновании не нуждается.
Ю. Словацкий
Медальон Олещинского. 1841 г.
«Кордиан» был в центре мировоззренческих исканий романтиков, которые, не отказываясь от универсализма, но предполагая большую сложность связей между индивидуумом и универсумом, между свободным существованием первого и гармоническим единством второго (как двумя сторонами идеала), настаивали на необходимости нестесненного развития национальной общности, мыслимого и как сфера, в которой личность реализуется, и как условие общечеловеческой гармонии.
Заглавный герой драмы, один из тех «сыновей века», которые были предметом внимания многих европейских писателей той эпохи, по-романтически разочаровавшись в мире и человеке, в любви, цивилизации, религии, приходит к осознанию нерасторжимой своей связи с соотечественниками и обретает смысл жизни в идее патриотического самопожертвования.
Но отношение поэта к своему герою неоднозначно: наделив его благородством и горячностью, показав его превосходство над малодушными и осторожными, поэт не дает ему духовных сил, нужных для осуществления дерзкого замысла (Кордиан берется в одиночку совершить убийство царя).
Поражение романтического индивидуализма приобрело у Словацкого политический смысл: уроки восстания убеждали в трагической противоречивости современной поэту шляхетской революционности.
Ключевые проблемы польского романтизма были связаны с отечественной историей и решались либо в философском плане, либо посредством художественного изображения узловых моментов национального прошлого.
Словацкий, создавший несколько вариантов романтической драмы, обращался как к временам восстания Костюшко («Горштынский», 1835; не окончена), так и к красочной польской старине. Драма «Мазепа» (опубл. 1840) выделялась яркой обрисовкой характеров и страстей, динамизмом сюжета и была близка в жанровом отношении к французской романтической драме.
Стремясь понять историю народа, романтические художники считали необходимым выйти за предел, очерченный историческими свидетельствами, и на равных правах с ними поставить как память о прошлом, донесенную фольклором, так и поэтическую фантазию, призванную «сотворить» облик легендарных веков в национальной жизни.
Словацкий задумывает цикл сказочных драм, драм-легенд, посвященных доисторическим временам. К ним романтическая историография, выдвинув тезис об иноземном происхождении шляхты, относила и момент смены господствовавших на заре польской жизни «исконно славянских» начал народоправства, навязанным якобы извне феодализмом.
В «Лилле Венеде» (1840) рассказана история покорения племени венедов захватчиками-лехитами, носителями грубой силы, на которой держится феодальный мир. И одновременно автор снова намекал на события 1831 г.: племя венедов гибнет вследствие упадка боевого духа, вследствие того, что вожди не смогли вдохновить свой народ.
Драма «Балладина» (1834; опубл. 1839) основана на фольклорном мотиве (злая сестра убивает добрую) и развертывается в произведение, повествующее о честолюбии и преступлении, о борьбе за власть. Фольклорную фантастику поэт переплетает с мотивами легенд, зафиксированных старинными польскими хрониками, и мотивами литературного происхождения (Шекспир).
Простонародное начало, с которым связываются истинно нравственные понятия о жизни, противопоставлено в «Балладине» феодально-панскому. Последнее на время торжествует, обрекая на гибель невинность и благородство, но таит в себе и неминуемое возмездие (небесные силы исполняют смертный приговор: преступная героиня поражена молнией).
«Балладину» Словацкий считал трагедией, которая «напоминает старинную балладу, написанную так, как будто ее сложил простой народ», и был уверен, что ее будет со временем читать простой крестьянин.
В лирике Словацкого гражданственность сочетается с такой проникновенностью, таким накалом чувств, что личное, выстраданное сливается с общенародной, крупномасштабной темой.
В стихотворениях его отразились и вера в новое всенародное восстание («Успокоение»), и ощущение безвременья между моментами национального подъема, боль погибающих на чужбине изгнанников («Погребение капитана Майзнера»), и раздумья о тяжести человеческого бытия в современном поэту мире («Гимн»), и сознание задач, выпавших на долю его поколения: нести народу «светильник просвещения» и идти ради родины на борьбу и гибель («Мое завещание»).
Отразился в лирике и демократизм поэта, который говорит об «ангельской душе» народа и призывает Польшу в очистительном своем обновлении сбросить «грубую скорлупу» шляхетства («Гробница Агамемнона»).
Поэзия Словацкого не нашла у современников благожелательного приема. Литературным противникам поэт ответил в поэме «Беневский» (1841), где продемонстрировал остроумие и изобретательность, легкость и мелодичность стиха, всестороннее использование возможностей поэтического языка.
Сюжетная основа (времена Барской конфередерации 1768 г.) не играла в поэме главной роли: равноправным с нею был другой пласт действительности — недавнее восстание и эмиграция.
Важнейшее место заняли в тексте лирические отступления, где автор отстаивал свое право как художника идти избранным путем, не приспособляясь к вкусам литературных кругов, не подчиняясь эмигрантским программам, но постоянно сверяясь с чаяниями народа.
В содержании поэмы заметную роль играют язвительная полемика с клерикалами, сторонниками аристократии, а также иронические выпады в адрес демократов, чьи взгляды представлялись автору недостаточно радикальными. Был продолжен также спор с Мицкевичем, в котором Словацкий настаивал на верности своего пути («народ пойдет за мной»).
Ощутимы в поэме авторское стремление к простоте, к сближению с действительностью, неудовлетворенность романтическим индивидуализмом, дегероизация ряда персонажей (в том числе заглавного героя).
Повальное увлечение эмигрантов мистицизмом не обошло в 40-е годы и Словацкого, но не убило в нем поэта. К секте Товяньского он примыкает на очень короткое время, а затем пытается разработать свою «философию духа», пронизанную стремлением осмыслить мировое развитие, подчеркивая его универсальность и непрерывность («дух», разрушитель и созидатель, проходит сквозь множество все более совершенных фаз-воплощений), закономерность гибели старых форм и сотворения новых.
Во второй половине 40-х годов, до самой смерти, Словацкий работает над историко-философской поэмой «Король-Дух», одним из самых оригинальных творений польского романтизма.
В рапсодах поэмы он хотел дать синтетическое изложение нового взгляда на мир, рассказав начиная с генезийской прастадии, с предславянской сказочной древности о разных эпохах польского бытия, воплощенных во властителях, их грехах и заблуждениях, в реализации ими нравственно-политических идей.
Возвышение народа, идущего к вечному свету («солнечному Иерусалиму»), — это, согласно эпосу Словацкого, плод работы целых «колонн» всякого рода духов, причем особое предназначение выпадает на долю «королей-духов», вождей, водителей, вдохновенных певцов.
Сплавляя историческое значение с мифом, фантастикой, религиозными верованиями, лирическое «я» сливая с героями (каждый из них воскресает в преемнике) и одновременно сказителями рапсодов, поэт творит эпос космического размаха, красочной сказочности, эпос, воплощающий в себе идею неуклонного (то замедляющегося, то стремительно динамичного) развития природы и человечества.
И в отмеченных мистическим настроением произведениях 40-х годов Словацкий говорит о социальных конфликтах, о народной ненависти к угнетателям (драма «Серебряный сон Саломеи», 1844).
Подчас новые взгляды автора вообще не отражаются в художественном замысле: такова неоконченная драма «Фантазий» (ок. 1845), пародия на мечтательно-пассивный, ставший уже ходульным романтизм и гротескное изображение польской шляхты на Украине, эгоистической, живущей материальными заботами (ей противопоставлены повстанец, в прошлом командир крестьянского отряда, и русский майор, бывший декабрист).
В лирике Словацкого появляются новые качества (космическая масштабность, тяготение к тону пророчеств и видений). 1845 годом датируется лучшее из произведений польской революционно-демократической поэзии — «Ответ на „Псалмы будущего“».
Обличая классовую слепоту апологета шляхты, его страх перед народной революцией, поэт призывает верить в смысл истории, в обновляющую работу «Духа — вечного революционера», в «новые формы» жизни, которые могут рождаться в переворотах и кровавых войнах.
Выступая от имени нового революционного поколения, «сильных» и «молодых», он заявляет своему противнику в полемической схватке: «Мы станем на пути твоего, полного трупов, Харонова челна».
 |
 |
Резкую конфликтность в изображении действительности польские романтики утверждали шир...
|
 |
|
Литература в самой стране не выдвинула после 1831 г. талантов такого же уровня, котор...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
