Окончание второго периода эпохи польского Просвещения

Эпоха Четырехлетнего сейма (1788—1792), борьбы с Тарговицкой конфедерацией (1792) и восстания Костюшко (1794) породила обширную политическую поэзию (памфлеты, сатиры, эпиграммы, басни).

Именно тогда, наряду с видными представителями этого течения Ф. Заблоцким и Ф. К. Дмоховским, приобрел известность Юлиан Урсын Немцевич (1757—1841), активный деятель Патриотической партии, депутат сейма, публицист, адъютант Костюшко и автор нашумевшей комедии «Возвращение депутата», запрещенной Тарговицей. Создатель смелых и остроумных памфлетов, Немцевич был и одним из зачинателей жанра политической басни.

Идеи Французской революции и борьбы за независимость Североамериканских Штатов зазвучали также в анонимной поэзии (авторство скрывалось из-за угрозы смертной казни), которая была связана с многочисленными тайными «якобинскими клубами».

В обстановке сговора магнатской конфедерации с Екатериной II, который привел ко II разделу (1793), в этой поэзии наряду с требованиями всеобщего равенства и свободы впервые зазвучали антимонархические лозунги, призывы к революционному перевороту и борьбе за государственную самостоятельность. После поражения Костюшко и III раздела (1795) Польша была стерта с политической карты Европы.

В это драматическое время наряду с патриотической поэзией появились переводы «Марсельезы», «Карманьолы», «Ça ira». Революционно-демократические идеи продолжали жить затем в поэзии польских легионов Я. Х. Домбровского, сражавшихся в республиканской армии Наполеона (1797—1803). Именно там рождается «Мазурка Домбровского» (слова Выбицкого, мелодия фольклорная), ставшая впоследствии польским национальным гимном.

Поэты-легионеры (Ю. Выбицкий, Ц. Годебский и др.), как и молодые литераторы демократических убеждений К. Тымовский, А. Горецкий, продолжая сентименталистские традиции, одновременно использовали традиции фольклора.

Интерес к национальному прошлому, истории, первоистокам польской культуры (которая, по распространенной тогда теории, сохранялась в крестьянском быту, творчестве и обрядах) с особенной силой проявился в польской науке и искусстве с первых же лет потери независимости. Различными художественными направлениями тема эта по-разному разрабатывалась.

Фольклорные тенденции, национально-историческая и патриотическая тематика были характерны и для поэзии сарматского барокко, которая во второй половине XVIII в. была связана с политической оппозицией просветительским преобразованиям.

Деятельность этой оппозиции породила обширную политическую литературу, которая, продолжая традиции публицистики сарматского барокко, в то же время, подобно своим просветительским оппонентам, использовала в своих целях и общественно-политическую мысль Запада.

В этом отношении знаменательны контакты идеологов Барской конфедерации (1768—1772) с Руссо, написавшим по их просьбе «Соображения по поводу правления в Польше» (1771). Руссо, однако, недостаточно ориентировался в польской действительности, а к тому же опирался на одностороннюю информацию графа М. Вельгорского (главного идеолога Барской конфедерации).

И он представил себе польского короля полновластным деспотом, вроде европейских монархов эпохи расцвета абсолютизма, а нищету и бесправие польских мещан и крестьянства счел результатом монархического гнета, а не своевластия феодальной олигархии, как было на самом деле.

Перенеся, таким образом, отношения, характерные для абсолютной монархии, на Польшу, не приняв во внимание неразвитость и политическую незрелость польской буржуазии, придавленной шляхетским законодательством и не сформировавшейся как класс, Руссо не понял и подлинной, кастово ограниченной сути борьбы конфедератов, в чьем представлении республика, свобода и равноправие были республикой, свободой и равноправием только для шляхты, а окончательное ограничение королевской власти преследовало цель преградить путь просветительским антимагнатским реформам.

Обширная политическая литература просветительского лагеря представлена именами таких прогрессивных мыслителей, как Г. Коллонтай, С. Сташиц, Ф. С. Езерский, Ю. Выбицкий и др. Апофеозом просветительской борьбы реформы было принятие сеймом Конституции 3 мая 1791 г.

Укрепление централизованной власти в духе просвещенного абсолютизма, ограничение магнатского своевластия, расширение прав третьего сословия, ограничение крепостнического произвола — все это снискало симпатии прогрессивной Европы и рассматривалось там как образец просветительской концепции государственно-юридических установлений.

Победа противников реформ (1792), пользующихся политической и военной поддержкой Екатерины II, упразднение конституции, последующие события, которые привели к уничтожению польской государственности (1795), — все это уже было не в состоянии ни уничтожить посев просветительских идей, ни даже изменить общую направленность развития национальной культуры, литературы и искусства.

Конец XVIII — начало XIX в. отмечены стремлениями, знаменующими уже третий — заключительный и одновременно переходный — этап литературного процесса просветительской эпохи.

С одной стороны, в теории и творчестве эпигонов кристаллизуется догматическая интерпретация классицистической поэтики, наблюдается отход от социально-политических тенденций минувшего периода (при определенном продолжении его философской и этической доктрины).

С другой — писатели старшего поколения и их молодые последователи остаются во время общеевропейского кризиса идеологии Просвещения верными прежним идеалам, творчески развивая их эстетические тенденции (в том числе в предромантическом и романтическом направлении).

В годы возрождения католицизма, растущей популярности Шатобриана и немецкой идеалистической философии появляется описательная поэма Трембецкого «Зофьювка» (1806; ныне Софиевка — парк в Умани). Вызвавшее восторг молодого Мицкевича поэтическое мастерство сочеталось в этой поэме с материалистическими воззрениями.

Просветительскими тенденциями были проникнуты конфискованная цензурой историко-философская поэма С. Сташица «Род человеческий» (первый вариант 1791—1797, изд. 1820), романы Ю. У. Немцевича, С. К. Потоцкого, Я. Потоцкого и множество других произведений разных жанров. Литературные направления Просвещения преобладали вплоть до 30-х годов XIX в. и лишь к 50-м стали окончательно угасать, когда начал отходить на второй план и вытеснивший их романтизм, уступая в свой черед место реализму.

После упадка времен сарматского барокко (конец XVII — первая половина XVIII в.) польское Просвещение возродило национальную литературу.

Обновляя ренессансные традиции, опираясь на национальные достижения высокого барокко и обратясь к современному искусству Запада, художники Просвещения создали новый литературный язык, ставший основой современного, начали совершенствовать и углублять художественное познание действительности, вводить новые жанры, обогащать образно-версификационный и ритмический строй.

Именно в эту эпоху окончательно складывается та система литературных родов и жанров, которая будет характерна для литературы XIX—XX вв.

Формирование литературной эстетики просветительского типа (которая пришла на смену школьной поэтике и риторике), распространение ее в учебных заведениях и печати, создание литературных журналов и возникновение литературной критики (в современном понимании), наконец, само творчество писателей — все это было частью общественно-политической деятельности просветителей и одновременно действенным орудием их борьбы за реформы, которая преобразила духовную жизнь страны.

Без созданных просветителями художественных ценностей был бы немыслим взлет романтиков (начинавших в духе классицизма, сентиментализма и рококо).

Творчество таких художников-просветителей, как Ю. У. Немцевич, К. Бродзиньский — «родоначальник романтической школы», по определению Мицкевича, — поэзия Я. П. Воронича, В. Реклевского, А. Бродзиньского, эволюция художественной прозы, увлечение фольклором и его влияние на историко-культурные и философско-эстетические концепции — все это продолжало тенденции второй половины XVIII в.

К наследию Просвещения обратится затем художественная мысль и практика реализма (разработка общественной проблематики, обращение к обыденности, бытовым явлениям, социально-психологическая типизация персонажей, живой разговорный язык).

Произведения талантливейших художников польского Просвещения еще при их жизни стали переводиться на языки окружающих и западноевропейских стран. Переводить и переиздавать их продолжают вплоть до наших дней, что само по себе свидетельствует об их эстетической ценности.

В Венгрии уже традиционный к XVIII в. интерес к Польше усилился вследствие во многом сходной общественно-политической ситуации. Польская тематика встречается поэтому в творчестве Я. Бачани, Ф. Казинци, Й. Гвадани. Привлекали и художественные достижения, польский опыт реформы литературного языка. Переводятся Нарушевич, лирика Конарского. Польская литература XVIII в. сохраняла ведущее место в славянском мире.

Будители западных славян обращались к опыту польской языковой реформы. С. Рожнаи, А. Пухмайер и другие переводили Красицкого, Карпиньского, Князьнина, Немцевича и других как образцы новой национальной литературы.

В первой половине XIX в. польские веяния проникают к южным славянам, о чем свидетельствуют переводы Красицкого на хорватский и словенский языки. В состав Речи Посполитой, как говорилось, входили литовские, украинские, белорусские, латышские, молдавские земли.

В польских городах издревле значительную часть населения составляли немцы и евреи; среди национальных меньшинств были также армяне, чехи, словаки, венгры, татары и др. Сосуществуя в границах единого государства, эти народы непосредственно общались между собой, что отразилось и в сфере литературы (социальные проблемы, художественные веяния, мотивы, персонажи).

В русской литературе польские веяния заметны особенно в первой половине XVIII в.: по-прежнему переиздаются, распространяются в рукописях и начинают проникать даже в фольклор произведения, переведенные в прошлом столетии («Зерцало», рыцарские романы, фрашки, жарты, фацеции, песни, светские и духовные вирши и канты). Силлабическая система оставалась единственным эталоном стихосложения вплоть до реформ Ломоносова и Тредиаковского.

На польскую поэтику опиралась литературная концепция Феофана Прокоповича и его последователей. Теория и практика польской школьной сцены использовалась в русских постановках и театрализованных зрелищах.

Во второй половине XVIII — начале XIX в. при явном французском преобладании интерес к польской литературе сохранился. Появились переводы Красицкого, Нарушевича, Немцевича, комедий Богомольца и Богуславского. Статья Красицкого «О романах» перепечатывается в «Вестнике Европы», а его романы влияют на русскую прозу (Булгарин, Сенковский и другие поляки, писавшие по-русски).

Многие представители русской образованной среды знали польский и были хорошо осведомлены в польской культуре и искусстве, в том числе благодаря личным знакомствам. Много поляков перебывало в России, в частности в Петербурге. Здесь в своей типографии Я. Потоцкий издал на французском языке «Рукопись, найденную в Сарагосе» (1804—1805) — роман, получивший европейскую известность (отзвуки его можно найти и в творчестве Пушкина).

Переводчик Немцевича, будущий декабрист К. Ф. Рылеев обращался (по-польски) к этому национальному герою Польши: «Любовь к правде и ко всему, что связано с Родиной, воодушевили меня предложить вниманию моих соотечественников великие подвиги русских героев и друзей всего рода человеческого. Ваши «Исторические песни» были для меня изумительным образцом, из-за которого я выучил язык, украшенный именами Кохановского, Красицкого, Трембецкого и Немцевича».

А посвящая автору свой перевод «Думы о князе Михале Глиньском», Рылеев писал: «Плоды гения являются всеобщим достоянием, и я смею заверить уважаемого Нестора польской литературы, что и на берегах Невы молодые в царстве наук поколения с восторгом упиваются сладкими звуками сарматской лютни».