Как мы уже говорили, вавилонскую литературу можно рассматривать как следующий, хотя и на ином языке, этап развития шумерской литературы. Подобно шумерским памятникам, почти все вавилонские литературные произведения написаны стихами. Более показательно, однако, что почти все сюжеты вавилоно-ассирийской литературы заимствованы у шумеров, большинство жанров также зародилось еще в шумерский период истории Двуречья.
Однако и сами жанры, и те памятники, сюжеты которых как будто вполне точно воспроизводят сюжеты шумерские, выглядят в аккадской поэзии совсем иначе. Часто вавилонские произведения на ту же тему гораздо короче, чем аналогичные шумерские, а сказано в них как будто гораздо больше, и эмоционально они производят более сильное впечатление.
Что же в целом отличает аккадскую клинописную литературу от шумерской? Прежде всего бросается в глаза иное отношение вавилонских авторов к композиции памятника. Сравним два произведения на разные темы, но имеющие между собой много общего: шумерскую песню о Гильгамеше и дереве хулуппу и вавилонскую эпическую поэму о сотворении мира. Общее, что объединяет эти памятники, — это желание изобразить героическую личность (в одном случае — смертного героя, в другом — божество), рассказать о ее подвигах.
Кроме того, в обоих произведениях излагается миф о сотворении мира. Однако композиция песни о Гильгамеше и дереве хулуппу, как и многих других шумерских текстов, нечеткая, составные части произведения не спаяны между собой единой органической связью, а легко распадаются на самостоятельные куски. Кульминационный момент песни — сражение Гильгамеша с чудовищами — не разработан, о нем сказано как бы вскользь, мимоходом.
Совершенно иное впечатление производит вавилонское сказание о сотворении мира. Идея произведения — прославить Мардука, показать и восславить его могущество, доказать древность происхождения этого молодого, недавно возвысившегося бога. И композиция памятника целиком подчинена этой главной мысли, художественная логика произведения четка и последовательна. Поэма начинается с истории смены поколений богов, чтобы представить молодого Мардука как их прямого преемника и наследника. При этом подчеркнуто, что каждое из последующих поколений богов превосходит другое. И поэтому читатель подготовлен к тому, чтобы заранее поверить в несравненное могущество самого юного бога.
Рассказ о поколениях богов — это своего рода введение в поэму. А затем все события концентрируются вокруг битвы Мардука с Тиамат, составляющей главный эпизод, кульминацию повествования. Наконец, законченность и стройность поэмы подчеркиваются ее заключительной частью, где рассказано о трудах бога-победителя по устройству Вселенной и воздается ему хвала.
Еще более ясной становится специфика вавилонской литературы, если мы сопоставим памятники с одинаковым сюжетом. Мы уже сравнили шумерские и аккадские версии сказания о Гильгамеше. Выявленные при этом закономерности эволюции внутренней структуры произведений можно проследить и на более простых, одноплановых памятниках, таких, например, как рассказ о нисхождении богини любви в преисподнюю. Вавилонская поэма о богине Иштар значительно короче шумерской поэмы о путешествии богини Инанны. Однако действие, развертывающееся в ней, приобрело особый драматизм, а образы героев очерчены гораздо ярче и определеннее.
Шумерский миф пестрит бесчисленными и однообразными повторами, которые являются своеобразным художественным приемом, характерным для шумерской литературы и позволяющим слушателям легче запомнить текст и эмоционально включиться в него. В качестве примера мы приводили начало шумерского мифа, где одна и та же мысль — Инанна решила сойти в подземное царство — повторяется на протяжении десяти строк.
В вавилонском сказании этот прием решительно отвергается — повторы заменены динамичным и поэтическим описанием «Страны без возврата», куда Иштар замыслила направиться:
К Стране без возврата, Земле великой,
Иштар, дочь Сина, обратила мысли.
Обратила дочь Сина свои светлые мысли
К дому мрака, жилищу Иркаллы,
Откуда входящему нет возвращенья,
К пути, откуда нет возврата,
Где жаждут напрасно вошедшие света,
Где пища их — прах, где ода их — глина,
Где, света не видя, живут во мраке,
Одеты, как птицы, одеждою крыльев,
На дверях и засовах стелется прах.
И так почти всегда: схематизму шумерских памятников противостоит лаконизм вавилонских, и, отбрасывая все лишнее, вавилонские авторы добиваются большего стилистического разнообразия и красочной разработки отдельных эпизодов. То же касается и характеристики героев: обобщенные персонажи шумерских сказаний сменяются образами более индивидуализированными, и эта индивидуализация, как правило, достигается более четким и развернутым описанием их поступков и мотивов действий.
Для усиления художественной характеристики персонажа продуманно и сознательно употребляются разнообразные тропы, постоянный эпитет становится способом выражения поэтической мысли, прием параллелизма, неотъемлемая часть древневосточной поэзии, прочно занимает свое место среди набора художественных средств вавилонской поэзии.
Более свободная в своих выразительных средствах вавилонская литература может решать и более сложные задачи идейного характера.
С развитием религиозных и этических доктрин каждое произведение несло определенную идеологическую окраску. Не случайно лейтмотивом эпосов об Адапе и Гильгамеше стала горькая мысль: бессмертие — удел богов, людям все равно не достигнуть его; не случайно к эпосу о Гильгамеше добавляется двенадцатая таблица о жизни в подземном царстве с последовательно проведенной идеей: исполняй культы, и за это, только за это, воздастся тебе.
Усиление влияния религии, упрочение царской власти сказалось на том, что многие произведения вавилонской литературы, например многочисленные гимны к богам, стали недвусмысленными выразителями официальной идеологии и внушали читателю или слушателю смирение перед богом и покорность царю. Но наряду с ними и в противовес им возникает литература, отразившая если не оппозиционные, то, во всяком случае, независимые устремления вавилонского общества, его не укладывающиеся ни в какие догмы духовные запросы.
Именно в вавилонской литературе появляется философский пессимистический «Разговор господина и раба», признающий право на существование противоположных воззрений, появляется лукавый бедняк, сумевший обмануть градоначальника, появляется, наконец, Гильгамеш, который попытался не поверить мудрому, но равнодушному совету богов смириться и дерзнул подвергнуть сомнению неизменность их решения о сроках человеческой жизни.
Здесь важен даже не самый факт появления таких воззрений (они могли существовать, да и безусловно существовали в шумерский период), для нас важно, что они начали проникать в литературу письменную.
Таким образом, если шумерская литература отразила в первую очередь процесс становления литературы, процесс приспособления традиционных устных жанров к требованиям письменной литературы, то вавилонская литература закрепила этот процесс и пошла дальше. Ей было от чего отталкиваться, и она могла свободнее ставить и разрешать новые, более сложные задачи как в области идеологии, так и в вопросах совершенствования собственно литературной формы.
История всемирной литературы: в 9 томах / Под редакцией И.С. Брагинского и других - М., 1983-1984 гг.
 |
 |
История Древнего Ближнего Востока во II тыс. до н. э. в значительной мере определяетс...
|
 |
|
Начиная со среднехеттского времени (XV в. до н. э.) на хеттский язык было переведено большое число хурритских поэтически...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
