В период с конца XII по XIV в. в социально-политической жизни Японии произошли изменения настолько крупные, что они дали повод ряду национальных исследователей назвать их революцией.
В эти века борьба за власть между крупными феодальными домами приняла особенно острую форму, начались открытые выступления поместных феодалов против правящей верхушки, попытки свергнуть ее вооруженной силой.
В результате всех этих столкновений образовалось два враждебных лагеря: северо-восточные феодалы, ставшие вассалами сильного дома Минамото, и юго-западный лагерь под управлением близкого к императорскому трону аристократического дома Тайра.
На протяжении ряда десятилетий шла с переменным успехом кровопролитная борьба, закончившаяся к концу XII в. разгромом и гибелью Тайра.
Древняя аристократия во главе с императором полностью лишилась своего господства, власть перешла в руки нового сословия — суровых воинов (самураев). Во главе страны встали военачальники (сёгуны), которые затем управляли Японией вплоть до буржуазной революции, так называемой Революции Мэйдзи.
Мы помним, что в хэйанский период в Японии была создана богатая и разнообразная литература, достигшая в своих лучших образцах высокого художественного совершенства.
Эта литература перестала развиваться с падением придворной аристократии, в среде которой она создавалась. Новые хозяева Японии принесли с собой свое мировоззрение, стали создавать свою культуру, глубоко отличную от утонченной, аристократической культуры предшествующих веков.
Неограниченная власть, оказавшаяся в руках воинов-самураев, побуждала их считать себя выше других людей. «Среди цветов — вишня, среди людей — самурай» — в этой формуле нашла выражение мысль о превосходстве воинского сословия над «простыми» людьми.
Понятно, что в самурайской среде должен был сложиться и свой особый кодекс поведения, взглядов, морали. Этот кодекс, окончательно оформившийся к XII в., получил название бусидо — «путь воина». Основной чертой его являлось стремление увековечить отношения господства и подчинения, иерархию внутри самого самурайства.
Бусидо предписывал самураю беззаветную преданность военачальнику, готовность принести в жертву воинскому долгу не только себя, но и своих близких. «Когда стоишь перед господином, не оглядывайся ни на отца, ни на сына», — гласила самурайская пословица.
Высшей доблестью считалось презрение к смерти. Гибель на поле боя возвышала воина, самоубийство (харакири), совершаемое вассалом вслед за кончиной военачальника, рассматривалось как дело чести.
Искусство владения оружием, управления конем должно было отличать самурая, суровая жизнь в походах, аскетизм в быту должны были являться его уделом.
Все содержание и направленность бусидо глубоко согласовывались с идеологией буддизма, претерпевшего в самурайской среде значительные изменения: исчезли эстетизация, любование внешней обрядностью, свойственные придворной знати.
Отношение к буддизму самурайства носило другие черты: оно отличалось суровым фанатизмом, слепой верой в карму — неразрывную цепь причин и следствий, определяющих жизнь каждого человека еще до его появления на свет и в последующих перерождениях, так же как и судьбу его потомков, вплоть до последнего колена.
Все эти черты мировоззрения воинского сословия нашли полное воплощение в произведениях, получивших название гунки — военные эпопеи, или, точнее, историко-героические повести.
Гунки стали основной повествовательной литературой, оставшейся от начального периода господства самураев — первых веков классического Средневековья в Японии (периода Кама-кура). Это не значит, что японская литература того времени не знала других жанров и форм.
Продолжалось успешное развитие поэзии (в частности, танка, например, в творчестве Сайгё-хоси, 1118—1190, и Фудзивара Садаиэ, 1162—1241), зафиксированное в антологии «Син Кокинсю» («Новая Кокинсю»), составленной в первой половине XIII в. Появились исторические трактаты типа «Гукансё».
Существовала обширная литература буддизма, теоретиками которого выступили Хонэи (1133—1212), Синран (1173—1262) и Нитирэн (1222—1282). Однако самым распространенным и наиболее типичным жанром литературы в период Камакура оставались гунки.
Крупнейшие из гунки — это записанные в XIII в. «Хогэн моногатари» («Сказание о годах Хогэн»), «Хэйдзи моногатари» («Сказание о годах Хэйдзи»), повествующие об определенных исторических моментах жизни Японии (годы Хогэн — 1156—1158, годы Хэйдзи — 1159—1160), а также «Хэйке моногатари» («Сказание о доме Тайра»), «Гэмпэй сэйсуйки» («Записи о расцвете и упадке Минамото и Тайра»).
Позднее, в начале следующего столетия, появилось еще одно произведение типа гунки — «Тайхэйки» («Записи о Великом мире»).
Материалом сказаний, основой их сюжета стали исторические события — эпизоды борьбы двух сильнейших домов Минамото и Тайра.
Главное внимание авторов сказаний направлено на изображение судьбы Тайра, и прежде всего судьбы военачальника Киёмори, стоявшего во главе рода Тайра в период их наибольшего расцвета и славы. Род Тайра, хотя и происходил от одной из ветвей императорского дома, долгое время не был близок ко двору.
Однако Киёмори сыграл главную роль в подавлении первых же выступлений против двора, в которых участвовали и Минамото. Военная удача привела его к власти и, по образному выражению автора «Хэйке моногатари», он «зажал в своей ладони Поднебесную четырех морей» (т. е. Японию).
Эти мятежи и возвышение Тайра описаны в двух первых сказаниях — «Хогэн моногатари» и «Хэйдзи моногатари». И в самом крупном из сказаний, «Хэйке моногатари», из составляющих его двенадцати (в других вариантах — тринадцати) свитков шесть посвящено рассказу о жизни и смерти Киёмори.
Киёмори занимает пост канцлера, и дом Тайра за недолгий срок превращается в такую силу, перед которой склоняют головы другие феодалы и сам император. Проходит время, и Киёмори, обойдя законного наследника, возводит на престол своего малолетнего внука.
Неудивительно, что непомерно растут упоение властью, гордыня возвысившегося рода. «Человек ничего не стоит, если не принадлежит к дому Тайра» — эти слова, слетевшие с уст одного из Тайра, стали ходячей поговоркой в те времена.
Автор «Хэйке моногатари» рисует гигантскую фигуру Киёмори с его неудержимыми страстями и неописуемой храбростью, о которой в воинской массе ходили легенды. Киёмори — типичное порождение своего времени, политический и военный деятель современного ему мира.
Он — олицетворенная воля к власти, человек необузданный в желаниях, надменный даже в отношениях с приближенными, неумолимо жестокий с врагами рода, с Минамото. В ослеплении властью он замахивается на религиозные
Святыни: предает огню храм Миидэра в старинной столице Нара, приказывает разрушить огромную статую Будды, драгоценное наследие отошедшей эпохи. В 1181 г. Киёмори умирает, и тотчас же начинает идти под уклон судьба гордых Тайра.
Они вынуждены покинуть столицу Киото, затем терпят поражение от дружин Минамото в битве при Ити-но-тани, а год спустя, в 1185 г., последние Тайра вместе с малолетним императором находят свою гибель в водах бухты Дан-но-ура, в Симоносекском проливе.
«Гордые — недолговечны:
они подобны сновидению весенней ночью.
Могучие — в конце концов погибнут:
они подобны лишь пылинке пред ликом ветра» —
(Перевод Н. И. Конрада)
Так вещает колокол в обители Гион. Этими словами, звучащими торжественно и величаво, начинается «Хэйке моногатари». Гордые — это Тайра, и век их оказался недолгим, могучие — это Тайра, и они погибли.
Самурайские усобицы не прекратились с приходом к власти дома Минамото, на смену ему приходят властители из других домов, и так продолжается вплоть до XVI столетия, когда сёгун Ода Нобунага предпринял первые шаги к объединению страны.
При знакомстве со сказаниями возникает ряд вопросов, нелегко поддающихся разрешению. К какому жанру следует отнести эти произведения, кто их авторы и какую позицию они занимают по отношению к изображаемым событиям и людям, их участникам и героям? Сказаниям свойственны многие черты, характерные для эпоса.
Главнейшая из них — масштабность изображаемых событий. Борьба Тайра и Минамото не была усобицей местного значения — она всколыхнула всю Японию.
Самураи вставали под знамена того или другого из борющихся князей, образуя конные дружины, крестьяне сгонялись в пешие отряды, их хижины сгорали в огне пожаров, засаженные поля вытаптывались копытами самурайских коней.
На протяжении трех десятилетий борьба двух могущественных домов определяла жизнь страны. Это были феодальные усобицы, близкие тем, которые раздирали общество и в Западной Европе и отразились там в ряде эпических циклов (например, во французских жестах цикла Гильома Оранжского).
Для стилистики сказаний типично обилие устойчивых поэтических формул. В описаниях боевых схваток ее характеризуют свойственные эпосу приподнятость и гиперболизм, динамика, передающая напряженность и быстроту действия. В изображении авторов сказаний сила и ловкость воинов превосходят все возможное для простых смертных.
Воин способен орудовать глыбой камня, которую «и сотне человек трудно было бы сдвинуть с места», он «врезается в самую гущу пятисот конных воинов и гонит их с запада на восток и с севера на юг», ему удается неожиданным натиском «разметать врагов и уложить их крестом вокруг себя» и т. п. Гиперболически изображается могущество Киёмори.
Так, застигнутый сумерками на переправе, он приказывает солнцу остановиться, и солнце, уже ушедшее за горизонт, снова появляется на небе. Киёмори велик и страшен и в самый час своей смерти: предавший огню религиозные святыни, он словно сгорает заживо, испепеленный внутренним огнем.
Наряду с этим описания личных переживаний героев сказаний отличаются глубоким лиризмом, а строки, содержащие философские раздумья авторов, образуют ритмически организованные периоды, читающиеся, как стихи.
Язык сказаний насыщен китаизмами, лексика и обороты, характерные для речи придворной аристократии, перемежаются с речью простых дружинников, и все это вместе образует оригинальную стилистическую ткань, присущую в японской литературе только гунки.
Н. И. Конрад полагает, что стиль гунки во многом связан с тем, что многочисленные сказания, вошедшие в их число, бытовали в устной традиции. Монахи-слепцы, бродившие по дорогам страны, сказывали их, аккомпанируя себе на струнном инструменте бива.
Существование устной традиции, как и в западноевропейском эпосе, объясняет и тот факт, что, например, «Хэйке моногатари» известно более чем в ста вариантах.
Есть основания для того, чтобы рассматривать сказания (гунки) как эпические памятники Средневековья. Но наряду с приметами, восходящими к устному сказу, в сказаниях явственно проступают черты, которые сближают их с хрониками, историческими записями, т. е. с памятниками общекультурного значения, не относящимися к собственно художественной литературе. Это длинные списки титулов и званий действующих лиц, отступления, в которых рассказывается о строительстве того или иного храма, выдержки из китайских исторических хроник.
Они соседствуют со страницами, обработанными с применением всех средств художественной стилистики и образности. Эту особенность сказаний можно, в свою очередь, объяснить, учитывая культурную обстановку того времени, когда они создавались как письменные произведения.
До их появления в Японии существовали исторические хроники, а также слегка беллетризованные повествования, рассказывавшие о годах правления, о славе и могуществе регентов из дома Фудзивара, стоявшего у власти в период раннефеодальной монархии. «Беллетристика» же этого времени повествовала о частной жизни людей.
 |
 |
Новая эпоха, характеризующаяся острой политической борьбой, вовлекла в исторические события огромные массы людей, сделал...
|
 |
|
С конца XII в. положение в литературе стало ощутимо меняться. По дорогам страны бродили бива-хоси (монахи с бива —...
|
 |
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
 |
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
