В кругу наук рядом с науками математическими и естественными решительно выдвигаются науки гуманитарные. Это результат того ощущения отдаленности, отчужденности, которое появляется у эллинистических греков по отношению к своему полисному прошлому. Факты и установления общественной и культурной жизни, которые до сих пор воспринимались как само собой разумеющиеся и вечные, теперь воспринимаются как исторически преходящие и потому требующие собирания, систематизации и осмысления. Появляется целая отрасль истории - наука о «древностях», т. е. не о событиях, а о памятниках, учреждениях, обычаях, преданиях прошлого; особенно много таких сочинений, само собой разумеется, было посвящено Афинам и Аттике (так называемые «аттиды»), но в общей совокупности они не оставили не описанным ни один уголок греческого мира и ни одну область человеческой культуры.
К ним примыкали многочисленные сочинения о разных странах и народах негреческого мира, которые стояли на стыке истории, географии и этнографии - одними из первых здесь были «История» вавилонянина Бероса и «Египетская хроника» египтянина Манефона, написанные по-гречески в начале III в. и сыгравшие важную роль в ознакомлении эллинства с восточной культурой. Среди «древностей», привлекавших внимание эпохи, важное место занимали, конечно, фигуры деятелей истории и культуры прошлого; именно в это время выделяется жанр биографии, в значительной степени опирающийся на анекдотический материал.
Среди памятников, служивших восстановлению Древности, важнейшими, конечно, были литературные произведения; именно в это время создается наука филология, составляются каталоги и аннотации классической литературы, вырабатываются принципы «критики текста» (т. е. выверки искаженных рукописей) и атрибуции сомнительных произведений, составляются комментарии как языкового, так и реального содержания. Центром этих занятий была Александрийская библиотека; по традиции должность руководителя Мусейона здесь занимали один за другим именно филологи - Зенодот, Аполлоний Родосский, Эратосфен и потом, уже во II в. до н. э., Аристофан Византийский, Аполлоний Эйдограф и знаменитый Аристарх Самофракийский.
Разумеется, из всей этой книжной массы до нас дошли лишь ничтожные частицы, но только на ее фоне можно правильно представить себе художественную литературу эллинизма.
Первая общая черта эллинистической литературы - ее космополитизм. Литература классического периода жила интересами родного полиса; великие трагедии и комедии, шедшие на афинской сцене, мало кого интересовали вне Афин. Литература эллинизма живет интересами всей рассеянной по миру читающей греческой публики; круг ее воздействия расширяется, но степень ее воздействия на душу каждого отдельного читателя уменьшается. Слушая трагедию Эсхила, афинянин мог задумываться и над ее религиозной, и этической, и политической проблематикой; читая идиллию Феокрита, александриец наслаждался преимущественно ее художественными достоинствами. Литература отрывается от других форм общественной жизни.
Вторая общая черта эллинистической литературы - ее элитарность. Это следствие предыдущего. Литература полиса касалась тех вопросов, которые в большей или меньшей степени затрагивали все слои населения полиса, от высших до низших, поэтому она была интересна и доступна всем. Литература эллинизма затрагивает только вопросы, которые связывают данный город с остальным греческим миром; а низы населения, которым приходится перебиваться со дня на день и не видеть ничего, кроме своего непосредственного окружения, остаются чужды тематике этой литературы. Литература становится достоянием только высокообразованной и среднеобразованной публики; низкообразованная публика в ее духовных запросах обслуживается иными формами искусств, в лучшем случае - мимом или сценической песней.
Третья общая черта эллинистической литературы - ее разрыв с традицией. Писатель классической эпохи ощущал традиционные литературные формы, лишь медленно и постепенно меняющиеся с каждым поколением, как органические и единственно возможные для себя; в иных формах его работа была бы не понята публикой. Писатель эллинистической эпохи не скован привычками своей разнообразной публики; он и сам ощущает литературную традицию не как частицу своего повседневного гражданского опыта, а как нечто внешнее, усвоенное из книг.
Поэтому для него одинаково близки и одинаково далеки все литературные традиции, аттическая и ионийская, эпическая и лирическая, свежая и древняя. В своем творчестве он свободно переходит от одной к другой, сочетает их, отталкивается от них, экспериментирует, стремится к новизне. Такого культа литературного новаторства, как в это время, греческая литература не знала ни раньше, ни позже.
Эти три общие черты эллинистической литературы и составили основу, на которой развился тот характерный для нее стиль трактовки литературного содержания и формы, который мы условно назвали маньеризмом: культ крайностей вместо гармонии, культ индивидуального эксперимента вместо общей нормы.
В области образов и мотивов это означало проникновение в литературу таких тем, которые до тех пор играли в ней малую роль. Это, с одной стороны, слишком отвлеченная для классической эпохи ученость, с другой - слишком конкретные для классической эпохи подробности психологии и быта. Ученость становится содержанием больших дидактических поэм, определяет отбор для поэтической обработки наименее известных мифологических эпизодов, сказывается на технике реминисценций, которая должна продемонстрировать образованному читателю начитанность автора. Психологические и бытовые подробности приближают традиционные темы к эллинистическому читателю, круг непосредственного опыта которого все больше ограничивается домашним и любовным бытом.
В «Аргонавтике» Аполлония любовная тема вытесняет героическую, а в «Гекале» Каллимаха бытовая обстановка заслоняет мифологических персонажей. В области жанров это означало полную перестановку старых жанров и выдвижение новых. Во-первых, в художественной литературе поэзия вновь решительно берет верх над прозой (это следствие все большего обособления литературы от других форм словесности): красноречие в условиях монархии теряет питательную почву и вырождается в пышное пустословие, философия отказывается от художественной формы и уходит в научную сухость, только историография отчасти хранит художественные традиции.
Во-вторых, в поэзии сценические жанры решительно уступают место книжным (это следствие расслоения единой полисной аудитории на разные по образованности и вкусу читательские группы): трагедия и комедия с III в. не дают ни одного заметного представителя, а на первый план выдвигаются жанры, которые в классический период или были периферийными (элегия, эпиграмма), или были почти забыты (дидактический и исторический эпос).
В-третьих, большие жанры отступают перед малыми (это следствие отрыва от традиции и тяги к эксперименту: малые формы удобнее для лабораторных опытов): впервые входят в употребление два поэтических жанра, и оба они малые: это эпиллий, «маленький эпос», повествовательное стихотворение на тему какого-нибудь эпизода из мифа (слово «эпиллий» древнее, но терминологический смысл в него вложен лишь учеными Нового времени), и идиллия, «картинка», повествовательное или драматизированное стихотворение обычно на тему сельской жизни.
В области стиля самым важным явлением был окончательный разрыв между языком поэтическим и языком разговорным. Разговорным языком эпохи стал, как сказано, «общий язык» - койне, на нем писалась и научная литература, но стихи - никогда: эпос, элегия, эпиграмма продолжали пользоваться гомеровским диалектом, и даже новый эллинистический жанр, идиллия, не стал пользоваться койне, а выработал для себя еще один искусственный диалект на основе дорийского.
Эта искусственность языка располагала и к искусственности стиля: поэты сгущают архаический колорит языка, подчеркивают его столкновениями архаизмов с неологизмами, пользуются сложными метафорами и метонимиями. Такой «темный» стиль иногда служит спутником «высокой» тематики («Александра» Ликофрона), иногда оттеняет своим контрастом «низкую» тематику и выглядит здесь еще эффектнее (мимы Герода).
Область стиха тоже оказалась затронута общими сдвигами литературной системы. До сих пор стих никогда не терял связи с музыкой, он воспринимался на слух и сочинялся на слух; теперь, в книжную эпоху, стих обособляется от музыки, поэты и ученые впервые задумываются над вопросами метрики, впервые формулируются основные правила строения стиха, стих эллинистических поэтов делается строже и скованнее, чем стих классической эпохи. Необходимость практического соблюдения этих правил становится еще одним барьером, отделяющим «ученую поэзию» от общества. Таковы общие черты эллинистической литературы, окончательно сложившиеся в III в. до н. э. Но зародились они, почти все, еще в греческой литературе IV в. до н. э.
История всемирной литературы: в 9 томах / Под редакцией И.С. Брагинского и других - М., 1983-1984 гг.
Из-за неравномерной сохранности памятников разных жанров и разных времен обычно созда...
|
Круг действительности, изображаемый в новой комедии, - это жизнь средней, наиболее ап...
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
Пожалуйста, если Вы нашли ошибку или опечатку на сайте, сообщите нам, и мы ее исправим. Давайте вместе сделаем сайт лучше и качественнее!
|