В XVIII в. Индия не была единым государством: на ее территории существовало столько «враждующих между собою государств, сколько она насчитывала городов и даже деревень» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, с. 130).
Самой крупной державой по-прежнему была Могольская империя. Но если в течение XVII в. ее владения непрерывно росли, то в XVIII в. они непрерывно сокращались, к концу столетия охватывая лишь северную половину двуречья Ганга — Джамны и некоторые земли к западу от Джамны.
Существование империи стало номинальным — в течение каких-нибудь тринадцати лет со дня смерти Аурангзеба, последнего Великого Могола, на престоле сменилось восемнадцать правителей, власть которых уже не внушала ни уважения, ни страха.
«Этот несчастный король, — писал об одном из них Э. Берк, — беглец, гонимый с места на место, то император, то узник. За него возносят моления в каждой мечети, в которой строят козни против его же власти, его имя чеканится на монетах, за которые его продают».
Ослабление централизованной власти, сдерживавшей сепаратистские устремления индийских князей, послужило как бы сигналом ко вспыхнувшей с неожиданной силой и ожесточенностью междоусобной войне. Расстановка сил постоянно менялась, вчерашний сюзерен сегодня превращался в вассала, и наоборот. Индия XVIII столетия напоминала зоологический сад со снесенными решетками клеток и без сторожей, как отмечают индийские историки Н. К. Синх и А. И. Банерджи.
Однако распад Могольской державы имел и позитивные результаты. Вместо империи, разнородной по этническому, религиозному и лингвистическому составу населения, стали возникать новые государственные образования, более стойкие и жизнеспособные, складывавшиеся на базе одной народности.
Таковы Бенгалия, Майсор и в особенности Махараштра и Пенджаб, игравшие в XVIII в., так же как и во второй половине XVII в., наиболее заметную роль в политической жизни страны. Уже в XVIII в. культура этих областей начинает восприниматься как культура национальная.
XVIII столетие в Индии, пожалуй, наиболее трагическое во всей ее истории. Междоусобные распри того времени превзошли своими кровавыми событиями времена Тимура, набеги соседей (Надир-шаха из Ирана и Ахмад-шаха Дурани из Афганистана) опустошали страну. Популярным в те годы было двустишье: «Ешь и пей все, что можешь, сразу, не сходя с места, остаток отберет Ахмад-шах».
К. Маркс в «Хронологических выписках» отмечал: «1761. Дели опустел; управлять им было некому; все соседние правительства рушились...» (Маркс К. Хронологические выписки по истории Индии. М., 1947, с. 49). И в тот же богатый потрясениями век индийцы начали качественно новую войну — войну с европейскими колонизаторами.
В течение XVIII в. англичане настойчиво и непрерывно проникали в глубь Индии, постепенно подчиняя своему влиянию область за областью.
Они начали всего лишь с торговли еще в предыдущем столетии: в 1615 г. сэр Томас Роу (первый посол Якова I, аккредитованный при могольском дворе) вел переговоры с падишахом о только что зарождавшейся Ост-Индской компании; в 1613 г. особым фирманом падишаха англичанам было разрешено открыть факторию в Сурате; в 1634 г. — основана первая фактория в Бенгалии; в 1639 — англичане получили разрешение вести торговлю в Мадрасе, а в 1761 г. они уже сами назначали правителей в Бенгалии, Бихаре и Ориссе, фактически став полноправными хозяевами ряда провинций.
Ход истории Индии перестал определяться только ее внутренним развитием, страна превратилась в объект колониальных захватов со стороны буржуазных государств.
«Однажды, двести лет назад, пришел купец послушный, жалкий. И робкая его нога боялась сделать лишний шаг. Пока торговля не выросла в империю...» (Р. Киплинг. Перевод Л. Степанова). В XVIII в. политическая структура страны все еще оставалась прежней, но реальная власть уже не принадлежала индийцам.
Страна подвергалась беззастенчивому грабежу, разорялись богатые и развитые провинции. Бенгалия, находившаяся в то время на подъеме, первой испытала на себе последствия пагубного хозяйствования англичан: в 1770 г. там разразился невиданный до той поры голод, превративший богатую провинцию в опустошенный и обезлюдевший край.
Всякое историческое событие имеет две стороны: как распад Могольской державы, так и вторжение европейцев принесло Индии не только бедствия.
Английское вмешательство в экономическую, социальную и политическую жизнь индийского общества произвело, по словам К. Маркса, величайшую социальную революцию в Индии, разрушив ее экономический базис — сельскую общину и ручное производство (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, с. 135). Англия была тем «бессознательным орудием истории» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 9, с. 136), которое способствовало вступлению Индии на буржуазный путь развития.
Результаты этой важнейшей для Индии революции скажутся в следующем столетии. В XVIII же веке потеря политической независимости и те глубинные процессы, которые она вызвала в развитии индийского общества в целом, еще не получили отражения в культуре страны. Поворотный момент в политической истории Индии XVIII в. не совпал с поворотным моментом в истории ее культуры и литературы.
Социальная и религиозная микроструктура индийского общества всегда была менее уязвимой и более прочной, чем его политическая организация. Устойчивость индийских традиций, их охранительная функция, консерватизм и герметичность индуизма (в условиях крушения старого мира) привели в XVIII в. к ярко выраженной конфронтации культуры средневековой Индии с культурой капиталистического Запада.
Это сказалось не только в неприятии всего «заморского», но и в нежелании открыть свои «сокровенные знания» «иноверцам». «Предприятие узнать Восточной Индии Брамгенов (брахманов. — Н. В.) системы, священные обряды их и народные страны сея обычаи, есть сколь важно, столь и затруднительно [...] затруднительно же сие предприятие потому, что при всех в разные времена покушениях любопытных испытателей не токмо о брамгенских системах, но и о свойстве древнейшего их шомскритского (санскритского. — Н. В.) языка точного сведения по сие время Европа не имела; да и в самой Индии ни от кого сих предметов не можно занять, кроме Брамгенов, которые на пребывающих там европейцев не инако смотрят, как на бесчеловечных гонителей, или как на презрительнейших своих париев, которые употребляются у них для выносу и вывозу всякой нечистоты из домов и из дворов», — так писал Герасим Степанович Лебедев (1749—1818), музыкант из Ярославля, первый русский индолог, первый профессор восточных языков при Российской Академии наук, живший в Бенгалии во второй половине XVIII в.
Эта характернейшая черта индийской действительности XVIII в., осветившая фон, на котором столетие спустя развивалось индийское просветительство, отмечалась и англичанином У. Джонсом, основателем азиатского общества в Калькутте, в письме от 6 октября 1787 г. к Ч. Вилкинсу — первому англичанину, изучившему санскрит. Джонс писал: «Вы первый европеец, который когда-либо понимал санскрит и будете, возможно, последним».
Художественные достоинства индийской литературы Позднего Средневековья, особенно в сопоставлении с литературой Развитого Средневековья (XIV—XVI вв.) еще лет двадцать назад оценивались весьма невысоко.
Причина того — ряд объективных обстоятельств, и прежде всего плохая сохранность текстов этого периода и малая их изученность. Лишь в последние два-три десятилетия в индийских научных кругах возник определенный интерес к индийской культуре XVIII столетия, неуклонно возрастающий за последние годы.
Открытие новых памятников, систематизация и публикация текстов, семинары и конференции по проблемам культуры XVIII в. значительно расширяют наши представления об этом периоде истории индийской литературы, систематическое изучение которой по сути только начинается. Но и при нынешнем состоянии исследований общий взгляд на индийскую литературу XVIII в. дает отнюдь не бедную картину.
Во всей бенгальской литературе за весь период ее существования индийская традиция выделяет трех великих поэтов, один из них — Бхаротчондро Рай — жил и творил в XVIII в.; один из трех великих малаяльских поэтов опять-таки за всю историю развития литературы на языке малаялам — Кунчан Намбияр — также принадлежит XVIII столетию; Шах Абдулла Латиф, классик литературы Синда, — последний великий бхакт Индии — ни до него, ни после литература на языке синдхи не знала более значительного имени — жил в XVIII в.
Расцвет театральных форм катхакали и якшагана на юге Индии, успехи литературы урду и маратхи — все это показывает, что искусство и литература народов Индии даже в период очевидного политического застоя отнюдь не оскудели.
Литература XVIII в. по своему типу почти не отличается от литературы предыдущего столетия, составляя вместе с ней период так называемого Позднего Средневековья. Каноны средневековой литературной системы в XVIII в. почти не нарушаются, иерархия жанров и стилей сохраняется.
Как и раньше, в основном развиваются поэтические жанры; проза все еще занимает незначительное место, не выходя, как правило, за рамки литературных комментариев, переводов, хроник и сочинений, близких к агиографическим.
Каждая из новоиндийских литератур продолжает развивать традиционные сюжеты в традиционных формах, возникших еще в XII—XV вв., а иногда и раньше: расо (героическая поэма) на языках хинди, маратхи, пенджаби; монгол (эпическая поэма, восхваляющая деяния различных божеств на земле) на бенгали; аттакатха (литературное либретто музыкальной и танцевальной драмы) на телугу, каннада и малаялам и многие другие.
Однако стабильность литературных форм и сюжетов не означает абсолютной статики литературы. Поэзия XVIII в. все же отличается от поэзии XV—XVI вв. и даже от поэзии XVII в. Меняется жизнь, а вместе с ней и поэзия, постепенно накапливая новое качество в пределах традиционных форм, в пределах средневековых законов искусства.
В придворной литературе того времени (двор правителя по-прежнему оставался едва ли не единственным центром культуры) наибольшей популярностью пользовалась любовная лирика.
Стихи на любовные сюжеты в XVIII в., так же как поэзия бхакти в период Развитого Средневековья, были связаны с культом индийских божеств, однако к XVIII в. они уже начинали терять не только простоту и ясность формы, но и чистоту эзотерической изысканно-совершенной поэзии, порожденной доктриной самоуглубления и отказа от мира.
Для Кабира, поэта XVI в., любовь — прежде всего чувство, открывающее человеку возможность раствориться в абсолюте, слиться с ним. Для поэтов XVIII в. любовь порой теряет мистический смысл, ограничиваясь земным кругом, все более формальной становится ее связь с культом, все более светской — ее сущность.
В стихах направления рити (орнаментальная поэзия усложненной формы), сформировавшегося к середине XVII в. на диалекте брадж (диалект западного хинди), любовь Кришны к Радхе не только зерно религиозного мифа, но и романическая история.
Поэт рити стремится не столько выразить личную преданность божеству, отразить стремление человеческой души или в назидательных целях передать подробности истории божественных любовников, сколько написать такие стихи, которые свидетельствовали бы о его поэтической учености. Его привлекают прежде всего поэтические ассоциации, возможность, соблюдая нормы санскритской поэтики, создать нечто значительное в сфере формы.
«Поэзия формы» возникает в Позднее Средневековье почти на всех индийских языках, хотя не везде определяет лицо литературы. Общим для всех локальных школ (рити на хинди, пандиткави на маратхи, маниправалам на телугу, «индийский стиль» на фарси) являются ориентация на искушенного читателя и строгое соблюдение законов классических поэтик (санскритской или персидской).
В XVIII в. все с большей очевидностью проявляются негативные стороны этого направления, и на фоне уже тронутой вырождением традиции популярным становится даже среди искушенных приверженцев изящной словесности простой и безыскусный стиль. «Если стиль не отличается простотой и ясностью, нет в нем вкуса», — писал бенгальский поэт Бхаротчондро Рай.
В Ориссе, например, где на протяжении более трехсот лет господствовала орнаментальная поэзия, возникает новое течение, противодействующее вычурному стилю. «Муза поэзии орья, устав от тяжелого и стесняющего ее парадного облачения, попыталась вновь выступить в более простом и естественном обличии» (Маядхар Мансинха).
Те же явления наблюдаются в литературе урду, пенджаби и маратхи. Но в Махараштре, области распространения языка маратхи, именно в XVIII столетии ученая орнаментальная поэзия достигает наивысшего расцвета в творчестве Моропанта (1719—1794), равноправно сосуществуя с простой и доступной неискушенному читателю поэзией.
В настоящей статье речь идет о наиболее ярких страницах литературы Индии XVIII в., а именно о поэзии бенгали, синдхи, урду, телугу.
Подчеркнутый герметизм индийской культуры, ее замкнутость в пределах средневековой традиции, отгороженность от современн...
|
В XVIII в. окончательно формируется самая молодая из новоиндийских литератур — ...
|
21.11.2024
Исполняется 330 лет со дня рождения великого французского мыслителя, писателя и публи ...
|
26.11.2024
Информация – одна из главных составляющих жизни человека. 26 ноября «День информации» ...
|
Пожалуйста, если Вы нашли ошибку или опечатку на сайте, сообщите нам, и мы ее исправим. Давайте вместе сделаем сайт лучше и качественнее!
|